Никогда не забуду я одной страшной минуты, какъ St.-Jérôme, указывая пальцемъ на полъ передъ собою, приказывалъ стать на кол
ни, а я стоялъ передъ нимъ блдный отъ злости и говорилъ себ, что лучше умру на мст, чмъ стану передъ нимъ на колни, и какъ онъ изо всей силы придавилъ меня за плечи и, повихнувъ спину, заставилъ-таки стать на колни. Ежели бы у меня былъ ножъ въ эту минуту, я, не задумавшись, зарзалъ бы его и два раза повернулъ у него въ ран. – Все время пребыванія St.-Jérôm’a въ нашемъ дом чувства подавленной гордости, страха униженія и по временамъ истинной ненависти къ нему наполняли мою душу и отравляли лучшіе удовольствiя. – Ничто такъ много не способствовало къ происшедшему во мн моральному перевороту, къ которому я приближаюсь, какъ эти чувства, внушенныя во мн въ первый разъ нашиМЪ гувернеромъ. (За все время моего отрочества у меня есть не боле какъ 2, 3 воспоминанія, освщенныя счастьемъ; остальныя же какъ-то темны, безцветны, и я съ трудомъ удерживаю ихъ летучую связь въ моемъ воображеніи.)Въ одно воскресенье, когда St.-Jérôme сид
лъ въ своей комнат съ пришедшими къ нему гостями французами, а я сидлъ рядомъ въ класной, какъ будто занимаясь рисованьемъ, а слушалъ разговоръ французовъ, – St.-Jérôme отворилъ дверь и кликнулъ подать себ одваться Василія того самаго, который хотлъ жениться на Маш, который былъ назначенъ бабушкой ему въ камердинеры. Дверь осталась отворенной, и я могъ слышать ихъ разговоръ. Разговоръ по тому случаю, что Василій долго не приходилъ, шелъ о рабахъ, les esclaves, les serfs.110 Одинъ говорилъ: «ce sont des brutes, qui ressemblent plutot des morceaux de bois, qu’à des hommes».111 Другой говорилъ: «il n’y a que le knout pour en faire quelque chose».112(Еще прежде я зам
чалъ, что les serfs очень занимали St.-Jérôme’a. Когда къ намъ пріхалъ обозъ, то онъ долго не могъ успокоиться.)Наконецъ пришелъ Василій, но у двери его остановилъ бабушкинъ Дворецкій. «Что ты къ столу нейдешь?» сказалъ онъ ему. – «Когда жъ мн
было? – отвчалъ Василій, который былъ нсколько хмеленъ, какъ я еще съ утра замтилъ: – тутъ комнаты убиралъ, тутъ платье чистилъ; вотъ какъ уйдетъ мусью со двора, такъ я и приду». – Слово «Мусью» вывело St.-Jérôme’a изъ себя. «Сколько разъ я теб говорилъ, каналья, что меня зовутъ Августъ Антоновичъ, а не мусью, дуррракъ!» – «Я не знаю, какъ васъ зовутъ, знаю, что мусью», отвчалъ Василій, который былъ въ особенномъ припадк грубости. «Такъ вотъ ты будешь меня знать, канай», закричалъ St.-Jérôme и ударилъ его. Василій молчалъ, но дворецкій подошелъ къ двери. —– «Et dire, qu’un cretin comme celui-là me gate le sang et l’appetit»,113
– сказалъ онъ, обращаясь къ своимъ знакомымъ, которые посмивались, глядя на Василья.– «Il ne s’attendait pas à recevoir un soufflet aussi bien appliqué. Voyez, quelle aire hébété»).114
– Василій дйствительно молчалъ и, казалось, находился въ раздумьи.«Пошелъ вон! ты зд
сь не нуженъ», сказалъ St.-Jérôme величественно. – «Пошелъ вонъ, – повторилъ Василій, какъ будто обдумывая смыслъ этаго выраженія; нтъ, не пошелъ вонъ, а пожалуйте къ Графин, Мусью. Какъ вы смете драться? Я 6 лтъ служу и графу покойному служилъ и битъ не былъ, пожалуйте-ка», повторилъ онъ, длая движенье головой по направленiю двери. St.-Jérôme хотлъ еще разгорячиться, но почтенная фигура Дворецкаго съ сдой головой и въ бломъ жилет и галстук укротила его. «Не годится, сударь, чужихъ людей бить. Какъ вамъ будетъ угодно, а я Графин доложу». – St.-Jérôme оправдывался, говоря, что онъ грубіянъ, но замтно трусилъ; ему непріятно было, чтобы такая сальная исторія дошла до бабушки. «Ce n’est rien», – сказалъ онъ своимъ знакомымъ, – «je dirai tout ce soir à la comtesse, et le coquin recevra le knout»,115 – и вышелъ въ коридоръ, гд довольно долго шопотомъ говорилъ съ Василіемъ и далъ ему денегъ, которыя этотъ послдній долго держалъ на рук и должно быть не хотлъ мириться. Это происшествіе долго мучило меня. Я не могъ простить Василію, что онъ помирился съ нимъ и взялъ деньги. – Какъ онъ, Французъ, смлъ ударить нашего Русскаго человка.* № 21
(I ред.).<Маша> д
вичья.