Наиболее развернутый разбор рассказа дан в статье без подписи (автор — П. Ф. Николаев) «Периодические издания» в библиографическом отделе журнала «Русская мысль». Критик устанавливает параллели между творчеством Горького, с одной стороны, и творчеством Короленко и Помяловского, с другой, иногда очень верно оттеняя художественное своеобразие молодого писателя. «Г-н Горький по своему обыкновению и в
Труднейшей загадкой для критики оказалась фигура главной героини рассказа, Мальвы. Тот же Николаев с недоумением вопрошал: «что такое, в самом деле, Мальва, если оставить в стороне ее внешние черты <…> отлично выписанные? Откуда в ней эти порывы к чему-то возвышенному, к идеальному? Откуда в это бурное сердце забрались чувства великой жалости, великодушия, преклонения пред всем выдающимся из обычной низменной обстановки, готовности к жертве, соединенные с неудержимым стремлением к воле, к женской свободе? <…> Почему она в своей тяжелой трудовой и вместе с тем бесшабашной жизни зачитывается житием Алексея божьего человека и, даже не понимая его подвига, задумывается над ним и тяготеет к нему? Что ее тянет к Василию, с его, так сказать, остатком благообразия, и отталкивает от „щенка“ Яшки <…> и в конце концов приводит к преклонению пред Сережкой, как истым представителем отрицания всяческих нравственных устоев, сложившихся вековым процессом? Г. Горький не дает ответа…» (там же, стр. 42–43).
В статье «Еще о г. Максиме Горьком и его героях» Н. К. Михайловский сравнивает Мальву с героинями Достоевского: «Мальва — фигура чрезвычайно любопытная, и нам тем более надо на ней остановиться, что едва ли не во всех женщинах г. Горького есть, так или иначе, немножко Мальвы. Это тот самый женский тип, который мелькал перед Достоевским в течение чуть не всей его жизни: сложный тип, тоже находящийся jenseits von gut und böse, так как к нему решительно неприменимы обычные понятия о добром и злом <…> Мальва г. Горького принадлежит к этому же типу, но она яснее, понятнее загадочных женщин Достоевского <…> и дело здесь не в силе г. Горького, а в той грубой и сравнительно простой среде, в которой выросла и живет его Мальва и благодаря которой ее психология элементарнее, яснее, сохраняя, однако, те же типические черты, которые тщетно старался уловить Достоевский <…> он вводит нас в среду, где не стесняются в словах и жестах, поют откровенные песни, ругаются крепкими словами, походя дерутся и где поэтому известные душевные движения получают осязательное, почти животное выражение» («Русское богатство», 1898, № 10, разд. II, стр. 65–66, 68).
Глубоким пониманием Мальвы и других женских образов Горького отличаются высказывания В. В. Воровского в статье «Максим Горький» (1910): «…возьмите старуху Изергиль, — говорит критик, — какое богатство переживаний, какая глубина чувства у этой женщины, имеющей право с презрением взглянуть на бесстрастную, худосочную любовь „культурных“ людей. То же Мальва, то же Марька из „На плотах“ <…> Те духовные черты, которые должны бы явиться украшением человека, — смелость и гордость, свободолюбие и презрение к власти денег, сильные чувства и искренние порывы — всё это растеряно и забыто образованным обществом. К позору культурного мира, эти черты можно встретить лишь среди отбросов общества» (
В Архиве А. М. Горького хранятся письма некоторых писателей, свидетельствующие о том, какую огромную роль сыграла «Мальва» и другие рассказы в их жизненной и писательской судьбе. Поэт С. А. Обрадович, рассказывая Горькому о своих исканиях смысла жизни, писал 21 марта 1928 г.: «Лет 14 я <…> читал беспорядочно: и художественную литературу, и Четьи-Минеи, и философию <…> Запутался и в один „прекрасный“ день посмотрел на высохшего у верстака, такого бессильного, измученного в 35 лет отца, на мать, плакавшую над люлькой <…> взял веревочку и полез на чердак. Паутина, пылища, рухлядь в углу и… книги… Взял одну, сбил пыль и читал до темноты, а когда вышел, помню — мир был так тих, необычайно нов, красив, и люди были спокойны, хороши и сильны.
И мне хотелось жить.
Читал я тогда Вашу „Мальву“ и „Старуху Изергиль“.