Полное собрание сочинений. Том 3. Рассказы, очерки (1896-1897)

В статье Скрибы (Е. А. Соловьева-Андреевича) рассказ «Бывшие люди», наряду с другими рассказами Горького о босяках, рассматривался прежде всего со стороны его протестующего начала. Скриба так определял позицию Горького: «Протест — вот слово, которое может служить ключом к пониманию босяцкой психологии в изображении г. Горького». Но, с другой стороны, — уточнял критик, — «насчет безнадежности своих босяков г. Горький, по-видимому, нисколько не сомневается». Называя рассказ «Бывшие люди» самым большим и лучшим рассказом Горького, Скриба заострял свое внимание не на «безнадежности» босяков, а на романтической приподнятости, гордой независимости главного персонажа — Кувалды, который «в последней сцене неизбежного ареста вырастает до больших размеров, как настоящий вольница. Он, пожалуй, красив в эту минуту, как красив преступник, идущий на казнь с гордо поднятой головой». В учителе, психологически ином типе, Скриба подчеркивает тот же протест: «…и в нем сидит протестующее начало, только не за себя. На себя он, быть может, даже от излишней совестливости, окончательно махнул рукою» («Новости и биржевая газета», 1897, № 334, 4 декабря).

В. А. Поссе подчеркивал, что «над „бывшими людьми“ тяготеет <…> тоска-злоба <…> Тоска-злоба скрывает в себе недовольство окружающими условиями, скрывает в себе полусознательный протест против „подлой жизни“. Злоба толкает „бывших людей“ на борьбу, мелкую, почти бесплодную, но всё же борьбу. Борьба приносит бодрость и жизнь» (В.е. Певец протестующей тоски. «Образование», 1898, № 11, отд. II, стр. 50).

Критик А. А. Дивильковский, говоря о новаторской сущности творчества Горького, видит проявление ее прежде всего в трактовке героизма, лежащего в основе его разнообразных босяцких характеров. Героизм, именно как «жажда победы над жизнью», наиболее ярко проявляется, по мнению критика, у Аристида Кувалды. «Кувалда, как и предыдущие босяцкие <…> персонажи, не является для автора идеалом истинного героя <…> Но важно здесь то, что относительная сознательность „ротмистра“ дает впервые возможность перевести общие формулы героизма <…> на язык конкретной современности, т. е. ответить на вопрос: где работа для героя в данную историческую эпоху? <…> Кувалда борется против тех, кто, по его мнению, — причина „порчи жизни“ — не только его собственной, но и всей жизни вообще» («Правда», 1905, февраль, стр. 136).

Рассматривая босяков, как людей, стремящихся порвать ради свободы, «вольницы» все социальные и семейные узы, М. М. Филиппов писал, что эту бесперспективную картину Горький смягчает тем, что находит в босяках «искру, которая может при известных условиях развиться даже в пламень самопожертвования и героизма <…> Рассказ „Бывшие люди“ особенно типичен по отношению к указанной теме» («Научное обозрение», 1901, № 2, стр. 109).

Сам Горький в статье «О том, как я учился писать» замечал: «Странные были люди среди босяков, и многого я не понимал в них, но меня очень подкупало в их пользу то, что они не жаловались на жизнь, а о благополучной жизни „обывателей“ говорили насмешливо, иронически, но не из чувства скрытой зависти, не потому что „видит око, да зуб неймет“, а как будто из гордости, из сознания, что живут они — плохо, а сами по себе лучше тех, кто живет „хорошо“» (Г-30, т. 24, стр. 498). По признанию писателя, в Кувалде его прежде всего «поразило чувство собственного достоинства, с которым этот человек в лохмотьях отвечал на вопросы судьи, презрение, с которым он возражал полицейскому, обвинителю, и потерпевшему — трактирщику…» (там же). Заостряя внимание на таких чертах босяцкой психологии, как гордость, презрение к благам жизни, стремление к свободе, полной независимости, способность критически оценивать окружающую их жизнь, Горький отнюдь не возвеличивал босяка. В 1910 г. он писал П. X. Максимову: «Я, разумеется, никогда и никого не звал: „идите в босяки“, а любил и люблю людей действующих, активных, кои ценят и украшают жизнь хоть мало, хоть чем-нибудь, хоть мечтою о хорошей жизни. Вообще русский босяк — явление более страшное, чем мне удалось сказать, страшен человек этот прежде всего и главнейше — невозмутимым отчаянием своим, тем, что сам себя отрицает, извергает из жизни» (там же, т. 29, стр. 148; ср. т. 26, стр. 423–424).

р. 291. …были там амаликитяне… — Древнее племя арабского происхождения, кочевавшее по Аравии.

р. 291. А филистимляне? — Филистимляне — населявшее Сирию древнее племя, история которого, как и история амаликитян, нашла отражение в Библии.

р. 292. А от которого мы из колен Израилевых? — Израиль (Иаков) — по библейскому преданию, один из родоначальников израильского (еврейского) народа, делящегося по числу сыновей Израиля на 12 колен.