— Оставьте, — строго сказалъ офицеръ, но она не слушалась.
Офицеръ кивнулъ сторожамъ, и они схватили ее. Она завизжала еще громче.
— Перестаньте, хуже будетъ.
Она продолжала кричать.432
— Замолчите!
— Не замолчу. А-а-а!
Но тутъ крикъ ея вдругъ зам
нился мычаніемъ и потомъ совсмъ затихъ. Одинъ сторожъ схватилъ ее за руки и связалъ ихъ, другой всунулъ ей въ ротъ жгутъ полотна и завязалъ его сзади головы, чтобы она не сорвала его.Выскакивавшими изъ орбитъ глазами она смотр
ла на433 сторожей и на офицера, все лицо ея дергалось, изъ носа ея вырывалось шумное дыханіе, плечи ея поднимались до ушей и спускались.— Нельзя такъ скандалить, говорено было. Сама виновата, — сказалъ офицеръ и ушелъ.
Куранты тонкимъ голосомъ выводили: «Коль славенъ нашъ Господь въ Сіон
»,434 въ собор у гробницъ царей горли свчи, и стоялъ караулъ.** №126 (рук. №71).
— Совс
мъ расшатаны нервы. Едва ли когда оправится. Обработали — сказалъ двоюродный братъ.— Ничего, поправится, — сказала Колоколова, — только бы поскор
е въ деревню къ отцу. Онъ управляющій имніемъ въ Псковской губерніи, — обратилась она къ Нехлюдову.— За то что чиста, самоотверженна, за то и погибла. Будь пошла, груба, животна, — эта будетъ жить, какъ разъ придется по сред
, — сказалъ двоюродный братъ.Изъ двери, куда ушла Лидія, вышла мать и, объявивъ, что Лида успокоилась, прошла въ кухню, гд
у нея, она боялась, уже перестояло въ шкапу тсто для праздничнаго пирога. Вслдъ за нею вышла и Лидія.— Простите меня, я взволновалась, — сказала она, встряхнувъ головой и все оправляя за ухо прядь волосъ. — Такъ вы передайте В
рочк, — сказала она смясь, — вы вдь увидите ее?— Над
юсь.— Что вотъ я вышла здорова, бодра, поправившись, — говорила она, все странно см
ясь, — отвыкла курить и поду въ деревню. Да я вамъ дамъ письмо. Можно? Мы злоупотребляемъ вашей добротой. — И она опять засмялась. — Врочку, пожалуйста.... — начала было она, но въ это время въ комнату точно ворвались дв двушки въ шляпкахъ и одинъ студентъ, и вс заговорили сразу, радостно смясь и цлуясь съ Лидочкой. На всхъ лицахъ былъ восторгъ. Нехлюдовъ поспшилъ проститься и вышелъ, провожаемый матерью, на чистый выходъ.— Видите, какая вс
мъ радость, — говорила она. — У насъ праздникъ изъ праздниковъ, я и пирогъ имянинный сдлала. Вкъ будемъ васъ помнить. Благодтель вы нашъ, — говорила она.«И эта слабая, добрая, ко вс
мъ благорасположенная, съ кроткими глазами и растрепанными волосами двушка — государственная преступница, опасный врагъ, опасный врагъ, которую надо хватать, допрашивать, мучать, запирать въ толстостнные казематы крпости, караулить часовыми съ заряженными ружьями, для безопасности государства! — думалъ Нехлюдовъ, возвращаясь съ Васильевскаго Острова. — Какой вздоръ! И какое ужасное и жестокое недоразумніе».** 127 (рук. № 72).
— Я и не сказала, — вставила Лидія, нервно теребя прядь, которая и не м
шала ей, оглядывая тетку, двоюроднаго брата и гимназиста.Нехлюдовъ всл
дъ за нею перевелъ свой взглядъ на присутствующихъ. Мать, очевидно плохо понимавшая, въ чемъ было дло, просто радовалась на вернувшуюся дочь, двоюродный братъ и гимназистъ оба улыбались. Въ особенности гимназистъ улыбался такъ, какъ будто онъ только что совершилъ какой-нибудь подвигъ.— Только Петровъ меня запуталъ, — сказала Лидія, красн
я и волнуясь.— Кто это Петровъ?
— А главный сыщикъ, жандармъ. Онъ такой хитрый, что невозможно устоять противъ него.
— Да ты не говори про это, Лидочка, — сказала мать.
— Отчего же? Я хочу разсказать. Пускай князь В
р Ефремовн разскажетъ.Лидія уже не улыбалась, a красн
ла и все чаще теребила свою прядь.— Да в
дь ты всегда волнуешься, когда говоришь про это.— Нисколько.... Оставьте, мамаша. Запуталъ онъ меня т
мъ, что призвалъ и началъ разсказывать все, что я длала лтомъ, и про всхъ моихъ знакомыхъ, и про тетю, и про того господина, который передалъ бумагу. И все врно такъ, что я вижу, что онъ все знаетъ. Потомъ всталъ передъ образомъ и говоритъ: «Послушайте, барышня милая, вы боитесь меня. А я, — вотъ вамъ Богъ, — вы не врите, а я врю и боюсь, — самъ крестится на образъ, — что то, что вы мн скажете, никому повредить не можетъ, а напротивъ: сомнваемся и держимъ невинныхъ... — говорила Лидія, блестя глазами и все чаще, чаще теребя волосы, — а вы скажите только, что врно то, что я говорю; даже не скажите, а только не отрицайте того, что я скажу, и вы прямо освободите людей, которыхъ мы теперь напрасно мучимъ, и васъ тоже, милая барышня. Мн васъ вдь ужасно жалко». И представьте себ, такъ заговорилъ меня, что я промолчала, когда онъ назвалъ тетю и ту личность.** № 128 (рук. № 72).
— Да, это должно быть ужасно, — сказалъ Нехлюдовъ.