Полное собрание сочинений. Том 36. Март-июль 1918

Вот на этой почве, я знаю, бывает неоднократно, что доходит дело до военного столкновения крестьян, и на это злорадствуют и хихикают враги Советской власти и прилагают все усилия, чтобы свергнуть Советскую власть. А мы говорим: это потому, что отряды пошли недостаточно сознательные, но, чем больше бывали отряды, тем чаще наблюдались случаи, – а они наблюдались неоднократно, – что хлеб давали без единого случая насилия, потому что сознательные рабочие обращают внимание на то, что они не насильники, что главная их сила в том, что они представители бедноты организованной, просвещенной, а в деревне масса тьмы, бедноты не просвещенной. Если к ней уметь подойти, если сказать ей языком без книжных слов, просто, по-человечески объяснить, что в Питере, Москве, в десятках уездов голодают и доходят до голодного тифа, до голода, смерти десятки тысяч русских крестьян и рабочих, что несправедливо хлеб задерживали богатые, спекулировали на народном голоде, то тогда удастся организовать бедноту, сделать то, что излишки хлеба будут собраны и что это будет сделано не насилием, а организацией деревенской бедноты. Против деревенских кулаков мне приходится выслушивать неоднократно доклады товарищей, приезжающих на места с продовольственными отрядами и борющихся против контрреволюции. Я позволю себе привести тот пример, который особенно жив в моей памяти, потому что мне пришлось слышать вчера о том, что было в Елецком уезде{165}. Там, благодаря организации Совдепа, благодаря тому, что там нашлись сознательные рабочие и беднейшие крестьяне в достаточном количестве, удалось закрепить власть бедноты. Когда у меня были с докладом первый раз представители Елецкого уезда, я не поверил им, я подумал, что люди прихвастнули, но мне подтвердили товарищи, специально посланные из Москвы в другие губернии, что можно только приветствовать их постановку дела, подтвердили, что в России есть такие уезды, где местные Совдепы оказались на высоте задачи, сумевши добиться полного устранения из Советов кулаков и эксплуататоров и организовать трудящихся, организовать бедноту. Кто пользуется своим богатством для наживы, тот пусть идет прочь от Советской власти! (Аплодисменты.)

Когда они выгнали кулаков, они пошли в город Елец, торговый город, и там для осуществления хлебной монополии не ждали декрета, а помнили, что Советы есть власть, близкая к народу, что каждый должен, если он революционер, если он социалист и, действительно, сторонник трудящихся, действовать быстро и решительно. Они организовали всех работников и беднейших крестьян и выдвинули такое количество отрядов, что по всему Ельцу были произведены обыски; они впускали в дома только доверенных и ответственных руководителей отрядов; ни одного человека, в котором они не были убеждены, они не впускали, зная, как часто бывает колебание, зная, что ничто так не позорит Советскую власть, как эти случаи грабежа со стороны представителей и недостойных слуг Советской власти. Им удалось то, что они собрали громадные излишки хлеба, – что не осталось ни одного дома в торговом Ельце, где бы буржуазия могла пользоваться выгодой от спекуляции.

Конечно, я знаю, что сделать это в маленьком городе значительно легче, чем в таком городе, как Москва, но не надо забывать и того, что такой пролетарской силы, какая есть в Москве, не может быть ни в каком уездном городе.

Вот в Тамбове недавно победила контрреволюция на несколько часов; она даже выпустила меньшевистский и правоэсеровский номер газеты, которая звала к Учредительному собранию, к свержению Советской власти и говорила, как прочна победа новой власти, до тех пор, пока не пришли из уезда красноармейцы и крестьяне и в один день не согнали эту новую, «прочную», будто бы опирающуюся на Учредительное собрание власть. (Аплодисменты.)