Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Больше этого Князь ничего не могъ добиться отъ непонимающаго хорошенько, въ чемъ дло, Игната, но, принявъ и эти слова за согласіе, онъ съ радостнымъ чувствомъ перешелъ къ Шкалику. Шкаликъ опять на все былъ совершенно согласенъ. Князь, очень довольный приведеннымъ къ окончанію примиреніемъ, перешелъ опять къ Игнату и, слегка приготовивъ его, привелъ къ Шкалику въ переднюю, гд и заставилъ ихъ, къ обоюдному удивленію и къ своему большому удовольствію поцеловаться. Шкаликъ хладнокровно отеръ усы и, не взглядывая на Игната, простился, замтивъ, что съ нимъ денегъ только цлковый, а что онъ привезетъ остальныя завтра. «Вотъ, – думалъ Николинька, какъ легко сдлать доброе дло. Вмсто вражды, которая могла довести ихъ, Богъ знаетъ, до чего и лишить ихъ душевнаго спокойствія, они теперь искренно помирились.

Глава [5]. Умный человкъ . 8

Шкаликъ, не зазжая домой, отправился въ городъ, – прямо въ нижнюю слободу, и остановился у разваленнаго домика чинов[ницы] Кошановой. Исхудалая, болзненная и оборванная женщина въ чепц стояла въ углу сорнаго, вонючаго двора и мыла блье. 10-лтній мальчикъ въ одной рубашёнк, одномъ башмак съ ленточкой, но въ соломенномъ картузик сидлъ около нея и длалъ изъ грязи плотину на мыльномъ ручь, текшемъ изъ подъ корыта, 6-лтняя двочка въ чепчик съ засаленными, розовыми лентами лежала на живот посереди двора и надрывалась отъ крика и плача, но не обращала на себя ничьяго вниманія.

– Здраствуйте, Марья Григорьевна, – сказалъ Шкаликъ, възжая на дворъ и обращаясь къ женщин въ чепц, какъ бы вашего Василья Федорыча увидать?

– И, батюшка, Алексй Тарасычь, – отвчала женщина, счищая мыло съ своихъ костлявыхъ рукъ, – 4-ую недлю не вижу.

– Что такъ?

– Пьетъ! – грустно отвчала женщина.

Въ одномъ слов этомъ и голос, которымъ оно было сказано, заключалось выраженіе продолжительнаго и тяжелаго горя.

– Врите-ли, до чего дошли: ни хлба, ни дровъ, ни денегъ, ничего нтъ, такъ приходилось, что съ дтьми хоть съ сумой иди. Спасибо, добрые люди нашлись, дали работу, да и то мое здоровье какое? Куда мн стиркой заниматься? – продолжала женщина, какъ будто вспоминая лучшія времена. Вотъ только тмъ и кормлюсь: куплю въ день дв булочки, да и длю между ними, – прибавила она, какъ видно съ удовольствіемъ распространяясь о своемъ несчастіи и указывая на дтей. А печки мы, кажется, съ Пасхи не топили. Вотъ жизнь моя какая, и до чего онъ довелъ меня безчувственный, а кажется, могъ бы семью прокормить. Ума палата, кажется, по его уму министромъ только-бы быть, могъ бы въ свое удовольствіе жить и семейство… все водочка погубила. —

– A разв не знаешь, гд онъ? Мн дльце важное до него есть.

Описаніе нищеты подйствовало на Шкалика, должно быть, не такъ, какъ ожидала Марья Григорьевна; онъ презрительно посматривалъ на нее и, говорилъ ей уже не «вы», а «ты».

– Говорятъ, на съзжей сидитъ. Намедни, слышно, они у Настьки гуляли; такъ тамъ драка какая-то съ семинарскими случилась. Говорятъ, мой-то Василій едоровичъ въ сердцахъ одному палецъ откусили что-ли. Богъ ихъ знаютъ.

– Онъ теперь трезвый, я-чай?

Женщина помолчала немного, утерла глаза щиколками руки и ближе подошла къ лошади Шкалика.

– Алексй Тарасычь! вамъ врно его надо насчетъ бумагъ. Вы сами знаете – онъ вамъ ужъ писалъ, такъ, какъ онъ, никто не напишетъ. Ужъ онъ кажется самому Царю напишетъ. Сдлайте такую милость, Алексй Тарасычь, продолжала Марья Григорьевна, красня и кланяясь, – не давайте ему въ руки ничего за труды: все пропьетъ. – Сдлайте милость, мн отдайте. Видите мою нищету.

– Это ужъ тамъ ваше дло. Мое дло заплатить.

– Врите-ли, со вчерашняго утра у дтей куска хлба въ рот не было, хоть бы вы… – но тутъ голосъ Марьи Григорьевны задрожалъ, лицо ее покраснло, она быстро подошла къ корыту, и слезы покатились въ него градомъ.

– А пускаютъ ли къ нему? – спросилъ Шкаликъ, поворачивая лошадь.

Марья Григорьевна махнула рукой и, рыдая, принялась стирать какую-то салфетку.

Вс, кто только зналъ Василья Феодоровича, отзывались о немъ такъ: «О! умнйшій человкъ, и душа чудесная, только одно…»

Такое мнніе основывалось не на длахъ его, потому что никогда онъ ничего ни умнаго, ни добраго не сдлалъ, но единственно на утвердившемся мнніи о его ум, краснорчіи и на томъ, что онъ будто-бы служилъ въ Сенат. «Заслушаешься его рчей», говорили его знакомые и въ особенности т, которые обращались къ нему для сочиненія просьбъ, писемъ, докладныхъ записокъ и т. п. Въ сочиненіи такого рода бумагъ для безграмотныхъ людей и состояли съ незапамятныхъ временъ его средства къ существованію въ то короткое время года, въ которое онъ не пилъ запоемъ или, какъ, смягчая это выраженіе, говорили о немъ, – не бывалъ болнъ. —

Мы не беремся ршать вопроса, дйствительно ли существуетъ эта болзнь, къ которой особенно склоненъ извстный классъ русскаго народа, но скажемъ только одно: по нашему замчанію, главные симптомы этой болзни составляютъ безпечность, безчестный промыселъ, равнодушіе къ семейству и упадокъ религіозныхъ чувствъ, общій источникъ которыхъ есть полуобразованіе.