Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Николинька подошелъ къ снямъ. «Дома, кормилецъ», проговорила жалкимъ голосомъ старушонка, низко кланяясь и какъ будто очень испугавшись. Николинька, поздоровавшись, прошелъ мимо прижавшейся въ сняхъ и подперевшейся ладонью бабы на дворъ. На двор бдно лежалъ клочьями старый почернвшій навозъ. На навоз валялся боровъ, сопрлая колода и вилы. Навсы вокругъ двора, подъ которыми кое-гд безпорядочно лежали кадушки [?], сани, телга, колесо, колоды, сохи, борона, сваленныя въ кучу негодныя колодки для ульевъ, были вовсе раскрыты, и одна сторона ихъ вовсе обрушилась, такъ что спереди переметы лежали уже не на углахъ, а на навоз. Иванъ Чурисъ топоромъ и обухомъ выламывалъ плетень, который придавила крыша. Иванъ Чурисъ былъ человкъ лтъ 50, ниже обыкновеннаго роста. Черты его загорлаго продолговатаго лица, окруженнаго темнорусою съ просдью бородою и такими-же густыми, густыми волосами были красивы и сухи. Его темно голубые, полузакрытые глаза выражали умъ и беззаботность. Выраженіе его рта рзко обозначавшагося, когда онъ говорилъ, изъ подъ длинныхъ рдкихъ усовъ незамтно сливающихся съ бородою, было столько-же добродушное, сколько и насмшливое. По грубости кожи глубокихъ морщинъ и рзко обозначеннымъ жиламъ на ше, лиц и рукахъ, неестественной сутуловатости, особенно поразительной при маленькомъ рост, кривому дугообразному положенію ногъ и большему разстоянію большаго пальца его руки отъ кисти, видно было, что вся жизнь его прошла въ работ – даже въ слишкомъ трудной работ.

Вся одежда его состояла изъ блыхъ полосатыхъ партокъ, съ синими заплатками на колняхъ и такой же рубахи безъ ластовиковъ съ дырьями на спин, показывающими здоровое блое тло. Рубаха низко подпоясывалась тесемкой съ висвшимъ на ней негоднымъ ключикомъ.

– Богъ помочь теб, Иванъ, – сказалъ Князь. Чурисенокъ (какъ называли его мужики), увидавъ Князя, сдлалъ энергическое усиліе, и плетень выпростался изъ подъ стропилъ; онъ воткнулъ топоръ въ колоду и, оправляя поясокъ, вышелъ изъ подъ навса.

– Съ праздникомъ, Ваше Сіятельство, – сказалъ онъ, низко кланяясь и встряхивая головой.

– Спасибо, любезный… вотъ пришелъ твое хозяйство провдать. Ты вдь сохъ просилъ у меня, такъ покажи ка на что он теб?

– Сошки?

– Да, сошки.

– Известно на что сохи, батюшка Ваше Сіятельство, все старо, все гнило, живаго бревна нту-ти. Хоть мало-мальски подперть, сами изволите видть – вотъ анадысь уголъ завалился, да еще помиловалъ Богъ, что скотины въ ту пору не было, да и все то ели ели виситъ, – говорилъ Чурисъ, презрительно осматриваясь. – Теперь и стропила-ти и откосы, и переметы, только тронь, глядишь, дерева дльнаго не выдетъ. А лсу гд нынче возьмешь?

– Такъ для чего-же ты просилъ у меня 5 сошекъ? – спросилъ Николинька съ изумленіемъ.

– Какже быть-то? старыя сохи подгнили, сарай обвалился, надо-же какъ нибудь извернуться…

– Да вдь ужъ сарай обвалился, такъ подпереть его нельзя, а ты самъ говоришь, что коли его тронуть, то и стропилы вс новыя надо. Такъ 5 сохъ теб не помогутъ.

– Какого рожна подпереть, когда онъ на земли лежитъ.

– Теб стало быть, нужно бревенъ, а не сошекъ, такъ и говорить надо было, – сказалъ Николинька строго.

– Вистимо нужно, да взять то гд ихъ возьмешь. Не все-же на барскій дворъ ходить! Коли нашему брату повадку дать, то за всякимъ добромъ на барскій дворъ кланяться, какіе мы крестьяне будемъ? А коли милость ваша на то будетъ насчетъ 2 дубовыхъ макушекъ, что на гумн лежатъ, говорилъ онъ, робко кланяясь и переминаясь, такъ тоже я, которыя подмню, которыя поуржу изъ стараго какъ-нибудь соорудаю. Дворъ-то зиму еще и простоитъ.

– Да и вдь ты самъ говоришь, что все пропащее: нынче этотъ уголъ обвалился, завтра тотъ и весь завалится. Какъ думаешь, можетъ простоять твой дворъ безъ починки года два, или завалится?

Чурисъ задумался и устремилъ внимательные взоры на крышу двора.

– Оно, може, и завалится, – сказалъ онъ вдругъ.

– Ну вотъ видишь ли! чмъ теб за каждой плахой на барскій дворъ ходить (ты самъ говоришь, что это негодится), лучше сдлать твой дворъ заново. Я теб помогу, потому что ты мужикъ старательный. Я теб лса дамъ, а ты осенью все это заново и сдлай; вотъ и будетъ славно.

– Много довольны вашей милостью, – отвчалъ, почесываясь Чурисъ. (Онъ не врилъ исполненію общанія Князя.)

– Мн хоть бревенъ 8 арш., да сошекъ, такъ я совсмъ справлюсь, а который негодный лсъ въ избу на подпорки, да на накатникъ пойдетъ.

– A разв у тебя изба плоха?

– Того и ждемъ съ бабой, что вотъ вотъ раздавитъ кого-нибудь. Намедни и то накатина съ потолка бабу убила.

– Какъ убила?

– Да такъ убила, Ваше Сіятельство, по спин какъ полыхнетъ, и такъ она до ночи, сердешная, за мертво лежала.

– Что-жъ прошло?

– Прошло-то прошло, да Богъ ее знаетъ, все хвораетъ.

– Чмъ ты больна? – спросилъ Князь у охавшей бабы, показавшейся въ дверяхъ.

– Все вотъ тутъ не пущаетъ меня, да и шабашъ, – отвчала баба, указывая на свою тощую грудь.

– Отчего-же ты больна, а не приходила сказаться въ больницу? можетъ быть теб и помогли.