Пономарь пересталъ звонить и, вперивъ старческій, равнодушный взоръ въ пестрыя групы бабъ, дтей, стариковъ, столпившихся на кладбищ и паперти, прислъ на заросшую могилку. Отецъ Поликарпъ, отвчая поднятіемъ шляпы на почтительные поклоны разступавшихся прихожанъ, прошелъ въ церковь; народъ вслдъ за нимъ, набожно кланяясь и крестясь, сталъ проходить въ середнія двери. – Сдой, горбатый дьячокъ пронесъ въ алтарь кофейникъ съ водой и кадило, высокій блоголовый мужикъ, постукивая гвоздями огромныхъ сапоговъ и запахивая новый армякъ, вышелъ изъ толпы и, встряхивая волосами, съ свчкой подошелъ къ икон, грудной ребенокъ заплакалъ на рукахъ у убаюкивающей его молодой крестьянки, въ алтар послышался мрный, изрдка возвышающійся голосъ отца Поликарпа, читающаго молитвы, молодой безбородой крестьянскій парень вдругъ быстро сталъ креститься и кланяться въ поясъ. —
Начались часы. —
Отставной Священникъ, дряхлый Отецъ Пименъ, въ старомъ плисовомъ подрясник, слпой Тихонъ въ желтомъ фризовомъ сюртук, бывшій княжеской дворецкой блый, какъ лунь, Григорій Михайлычь въ палевыхъ короткихъ панталонахъ и синемъ фрак; вс стояли на своихъ обычныхъ мстахъ въ олтар и у боковыхъ дверей.. На правый клиросъ прошли сборные пвчіе. Толстый бабуринскій прикащикъ въ глянцовитомъ сюртук и голубыхъ шароварахъ, его братъ золотарь Митинька, рыжій дворникъ съ большой дороги, Телятинской буфетчикъ и два мальчика въ длинныхъ нанковыхъ сюртукахъ – сыновья Отца Поликарпа, прокашливались и перешептывались на клирос. —
Передъ концомъ часовъ толпа заколебалась около дверей, и изъ за торопливо и почтительно сторонившихся мужичковъ показался высокій лакей въ нанковомъ сюртук, который, лвой рукой поддерживая женскій салопъ, правой толкалъ тхъ, которые не успвали дать ему дорогу. За лакеемъ шли господа: Телятинской помщикъ Александръ Сергевичь Облесковъ, дочь его 12-ти лтняя румяная двочка въ пуколькахъ, панталончикахъ и козловыхъ башмачкахъ со скрипомъ и жена его – высокая, худая и блдная женщина съ добрымъ выраженіемъ лица, <ежели бы къ нему не присоединялось выраженье какой-то апатіи и безсмысленности>. Александръ Сергичь былъ человкъ, на видъ, лтъ 30 (хотя ему было гораздо больше), немного ниже средняго роста, тучный, полнокровный и довольно свжий. – Лицо его было одно изъ тхъ лицъ, которыя кажутся эфектными изъ далека, но которыхъ выраженіе трудно разобрать подъ украшеніями, покрывающими ихъ. Высокій и широкій галстухъ съ пряжкой назади скрывалъ его шею, часть подбородка и скулъ, черноватые бакенбарды, доходившіе отъ зачесанныхъ до самыхъ бровей и загнутыхъ маслянныхъ висковъ до краевъ рта, закрывали его щеки, а золотые очки съ 4 синими стеклами скрывали совершенно его глаза и переносицу. Открытыя же части его физіогноміи: высокій, гладкій и широкій лобъ, небольшой правильный носъ съ крпкими ноздрями и крошечный какъ будто усиленно сложенный ротикъ съ красными тонкими губами, носящими почему-то особенное выраженіе губъ человка, только что обрившаго усы – были не лишены пріятности.
Александръ Сергевичь, оставивъ жену и дочь около амвона, скромной, но и не лишенной достоинства походочкой, прошелъ въ алтарь и, поклонившись Священнику, сталъ около двери. – Часы кончились, и уже много пятаковъ и грошей изъ узелковъ въ клетчатыхъ платкахъ и мошонъ перешло въ потертый коммодъ, изъ котораго сдой отставной солдатъ выдавалъ свчи; и свчи эти вмст съ теплыми молитвами простодушныхъ подателей уже давно свтились передъ иконами Николая Чудотворца и Богоматери, a обдня все не начиналась. Отецъ Поликарпъ ожидалъ молодаго Красногорскаго помщика – Князя Нехлюдова. (Онъ привыкъ ожидать его батюшку и еще стараго князя и княгиню, поэтому не могъ допустить, чтобы красногорский помщикъ, самый значительный помщикъ въ его приход, могъ дожидаться, или опоздать.) Горбатый Дьячокъ, уже нсколько разъ выходившій на паперть посмотрть, не детъ-ли внская голубая коляска, въ которой онъ полвка привыкъ видть Красногорскихъ Князей, снова продрался сквозь толпу и, защитивъ рукою глаза отъ яркаго Іюньскаго солнца, устремилъ взоръ на большую дорогу.
– Началась обдня? – спросилъ его молодой человкъ въ круглой срой шляп и парусинномъ пальто, скорыми шагами, подходившій къ церкви.
– Нтъ, батюшка ваше сіятельство, все васъ поджидали, – отвчалъ Дьячокъ, давая ему дорогу.
– Вдь я просилъ Батюшку никогда не дожидаться, – сказалъ онъ красня, и пройдя въ боковыя двери, сталъ сзади клироса. Вслдъ затмъ послышался благовстъ, и Дьяконъ въ стихар вышелъ на амвонъ.
Началась обдня.
<.>
Молодой князь стоялъ совершенно прямо, внимательно слдилъ за службой, крестился во всю грудь и набожно преклонялъ голову. —
Все это онъ длалъ даже съ нкоторою аффектаціею; казалось, что не чувство, a убжденіе руководило имъ. Когда бабуринской мужичокъ, не зная его, дотронулся до его плеча свчкой и просилъ его передать «Микол», онъ съ видимымъ удовольствіемъ взялъ ее и, толкнувъ впереди стоящаго крестьянина, тоже сказалъ