Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг.

За что оскорблять меня, исправлять какъ дурнаго? думалъ онъ. Чѣмъ я дуренъ? Я никому зла не дѣлалъ. За что же? Онъ невольно чувствовалъ злобу на Делесова и говорилъ себѣ: зa что, Богъ съ нимъ. Но потомъ опять приходилъ ему взглядъ общій людской на себя, и онъ мучался, мучался, усиленно стараясь унизить себя въ собственныхъ глазахъ. И все мысль, что одно вино и съ разу перенесетъ его сейчасъ опять на тотъ апогей счастія и величія, на которомъ онъ былъ, заставляла его желать однаго, вина и свободы. Въ эту 3-ю ночь онъ долго одинъ мучался, ходя въ своей комнатѣ. Онъ плакать хотѣлъ, но не могъ, тогда какъ звукъ [2 неразобр.], но когда всѣ улеглись, онъ инстинктивно пошелъ искать вина. Опять буфетъ запертъ, прошелъ на кухню и тамъ нашелъ цѣлый графинъ водки. Онъ выпилъ, выпилъ еще и началъ опоминаться. Весь вздоръ заботъ понемногу слеталъ съ его души, онъ вернулся въ комнату, легъ на постель. Мечты, его любимыя мечты о жизни въ Италіи съ девицей Малеръ ясно пришли ему въ голову, онъ почувствовалъ себя счастливымъ. – Сыграй что нибудь, Францъ, – сказала ему она, и онъ, вспомнивъ, что скрыпка спрятана въ чуланѣ, пошелъ туда и, забывъ выдти оттуда, сталъ играть мотивъ, вдругъ пришедшій ему въ голову.

Въ серединѣ ночи, еще во снѣ, Делесовъ услыхалъ надъ головой музыку. Сначала музыка эта составляла понятное явленіе сна; но понемногу пробуждаясь, всѣ прочія видѣнія сна изчезли, осталась темная комната, кровать, столикъ, полусвѣтъ окна и надъ головой страстные звуки какого-то незнакомаго ему мотива. Звуки эти доставляли ему такое наслажденіе, что довольно долго онъ только слушалъ ихъ и не отдавалъ себѣ отчета въ томъ, что это такое было. —

Догадавшись наконецъ, что это былъ Албертъ, онъ потихоньку всталъ и крадучись пошелъ по направленію звуковъ. Они привели его къ двери чулана. Приложивъ ухо къ двери, съ замирающимъ дыханіемъ и дрожа отъ холода, но не замѣчая того, Делесовъ долго стоялъ и слушалъ. Это дѣйствительно былъ Албертъ; хотя мотивъ былъ совершенно новый, Делесовъ узналъ эту нѣжную и страстную игру, притомъ слышалъ тяжелое его дыханье, изрѣдка радостный смѣхъ и странныя нѣмецкія несвязныя восклицанія. – Превосходно! Прелестно! Вы геній! Ахъ Боже мой, я ничего подобнаго не слыхалъ! – говорилъ самъ себѣ Албертъ и радостно чуть слышно смеялся......

8.

⁴⁵ На другой день,⁴⁶ вообще на четвертый пребыванія Алберта у Делесова, они обѣдали вмѣстѣ дома. Албертъ былъ также изнуренъ, блѣденъ и слабъ. Онъ ничего не ѣлъ и, берясь за стаканъ, въ который Делесовъ налівалъ ему вино, робко взглядывалъ на хозяина. Онъ, казалось, хотѣлъ говорить, но не могъ. Начавши рѣчь, онъ вдругъ останавливался.

– А я нынче ѣду въ Донъ-Жуанъ, – сказалъ Делесовъ, – поѣдемте право.

Албертъ ничего но отвѣчалъ, а только изподлобья взглянулъ на Делесова.

– Право поѣдемте.

Албертъ взялъ бутылку вина, налилъ себѣ полный стаканъ и вдругъ, рѣшительно стукнувъ по столу, сказалъ: ѣдемте! Все остальное время до театра онъ молчалъ и, какъ казалось Делесову, насмѣшливо, изрѣдка поглядывалъ на него. Передъ театромъ онъ попросилъ еще выпить, потому что иначе, говорилъ онъ, музыка слишкомъ сильно на него подѣйствуетъ. Въ каретѣ однако онъ держалъ себя смирно; только изрѣдка Делесовъ замѣчалъ, что онъ вздыхалъ, пощелкивалъ языкомъ, производилъ губами звукъ человѣка, сбирающагося говорить, но не произнесъ ни однаго слова. Входя въ театръ, онъ видимо такъ заробѣлъ (несмотря на то, что по стараніямъ Захара онъ былъ весьма прилично одѣтъ въ барское платье), онъ такъ заробѣлъ, что Делесовъ долженъ былъ почти за руку ввести его. Это состояніе болѣзненнаго испуга продолжалось до того времени, пока не заиграли увертюру. Тутъ онъ весь переродился, лицо его сдѣлалось все вниманіе и радость. Онъ подпрыгивалъ на своемъ стулѣ, улыбался, слезы текли по его щекамъ, и никого для него не существовало. Въ антрактъ снова на него находила робость, онъ испуганно оглядывался, опускалъ глаза и не выходилъ никуда съ тѣмъ, чтобы не встрѣтить кого-нибудь знакомыхъ. Во второмъ и слѣдующемъ актѣ было тоже, Албертъ блѣдный сидѣлъ подлѣ Делесова и плакалъ и таялъ отъ счастія. И страданія и радость такъ и отпечатывались на его лицѣ. Къ концу послѣдняго акта онъ такъ ослабѣлъ, что насилу могъ сидѣть на стулѣ и только болѣзненно улыбался. Делесовъ нѣсколько разъ долженъ былъ подталкивать за руку, чтобы вывести изъ партера, когда все кончилось. —

Садясь въ карету, Делесовъ пропустилъ впередъ Алберта, но Албертъ, какъ бы изъ учтивости, отказывался. Делесовъ вспрыгнулъ въ карету и далъ мѣсто; вдругъ Албертъ изчезъ куда-то. Онъ выглянулъ въ дверцу: черная худая фигура Алберта рысью бѣжала по подъѣзду и скрылась за угломъ театра. – Албертъ, Албертъ! – закричалъ онъ, но Албертъ не оглядываясь бѣжалъ ужъ по темному переулку.

– Нѣтъ, онъ рѣшительно сумашедшій! – подумалъ Делесовъ.