Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Тихон и Маланья

– Ей Богу приходи, – сказалъ солдатъ, повторяя то, что онъ уже говорилъ прежде, – сладкой водки куплю, угощу.

– Ей мужъ слаще водки твоей, – сказала солдатка, – нынче пріхать хотлъ.

– Слаще, да какъ нтъ его, такъ надо чмъ позабавиться для праздника, – сказалъ солдатъ.

– Что ты мое счастье отбиваешь, – сказала Маланья. – Больше водки покупай, Барычевъ, всебезпремнно придёмъ.

И вдругъ Малань вспомнилось, что мужъ второй праздникъ общалъ пріхать и не прізжаетъ, и по лицу ея пробжало облако. Но это было только на одно мгновенье, и она опять начала смяться съ солдатомъ. Солдатъ шопотомъ сказалъ ей, чтобы она одна приходила.

– Приду, Барычевъ, приду, – громко сказала Маланья и опять залилась хохотомъ. <Не много нужно, чтобы рабочимъ, молодымъ и здоровымъ людямъ въ праздникъ было весело.> Солдатъ обидлся и замолчалъ.

Анисимъ Жидковъ, который видлъ, какъ Тихонъ въхалъ въ деревню, стоялъ у порога своей избы; мимо самаго него проходили бабы. Когда Маланья поравнялась съ нимъ, онъ вдругъ ткнулъ её въ бокъ пальцемъ и сдлалъ губами: крр…, какъ кричатъ лягушки. Маланья засмялась и на отмашь ударила его.

– Что, хороводница, лясы точишь съ солдатомъ, мужъ глаза проглядлъ, – сказалъ Анисимъ смючись, и, замтивъ, какъ Маланья вся вспыхнула, покраснла, услыхавъ о муж, онъ прибавилъ степенно, такъ чтобы она не приняла за шутку:

– Ей Богу. Въ самыя обдни на тройк пріхалъ. Могарычъ за тобой.

Маланья тотчасъ же отдлилась отъ другихъ бабъ и скорымъ шагомъ пошла черезъ улицу. Пройдя черезъ улицу, она оглянулась на солдата.

– Мотри, больше сладкой водки покупай, я и Тихона приведу, онъ любитъ.

Солдатка и другія бабы засмялись, солдатъ нахмурился.

– Погоди жъ ты, чортова баба, – сказалъ онъ.

Маланья, шурша новой панёвой и постукивая котами, побжала до дома. Сосдка посмялась ей еще, что мужъ гостинца – плетку привёзъ, но Маланья, не отвчая, побжала къ изб.

Тихонъ стоялъ на крыльц, смотрлъ на свою бабу, улыбался и похлопывалъ кнутомъ. Маланья стала совсмъ другая, какъ только узнала о муж и, особенно, увидала его. Краснй стали щеки, глаза и движенія стали веселе и голосъ звучне.[6]

– И то видно, плетку въ гостинецъ привезъ, – сказала она смясъ.

– Ай плоха плетка то? – сказалъ мужъ.

– Ничего, хороша, – отвчала она улыбаясь, и они вошли въ избу.

Вслдъ за бабой пришелъ старикъ и пошелъ съ Тихономъ смотрть лошадей. Маланья скинула занавску и принялась помогать матери собирать обдать, все поглядывая на дверь. Старикъ вошелъ въ избу, старуха стала разувать его. Маланья побжала на дворъ къ Тихону, схватила его обими руками за поясъ и такъ прижала къ себ, что онъ крякнулъ и засмялся, цлуя её въ ротъ и щеки.

– Право, хотла къ теб идти, – сказала Маланья, – такъ привыкла, такъ привыкла, скучно да и шабашъ, ни на что бъ не смотрла, – и она еще прижалась къ нему, даже приподняла его и укусила.

– Дай срокъ, я тебя на станцію возьму, – сказалъ Тихонъ, – тоже тоска безъ тебя.

Гришутка вышелъ изъ избы и, посмиваясь, позвалъ обдать.

Старикъ, старуха, Тихонъ, Гришутка и солдатёнокъ, помолившись, сли за столъ; бабы подавали и ли стоючи. – Тихонъ ни гостинцевъ не роздалъ ни денегъ не отдалъ отцу. Все это онъ хотлъ сдлать посл обда. Отецъ, хотя былъ доволенъ всми встями, которыя привезъ Тихонъ, все былъ сердитъ. Онъ всегда бывалъ сердитъ дома, особенно въ праздникъ, покуда не пьянъ. Тихонъ досталъ денегъ и послалъ солдатку за водкой. Старикъ ничего не сказалъ и молча хлебалъ щи, только глянулъ черезъ чашку на солдатку и указалъ, гд взять штофчикъ.

Тройка была хороша, денегъ привезъ довольно. Но старику досадно было, что сынъ карего мерина промнялъ. Карего мерина, опоёнаго, самъ старикъ прошлымъ лтомъ купилъ у барышника и никакъ не могъ согласиться, что его обманули, и теперь сердился, что сынъ промнялъ такую по его мннію хорошую лошадь. Онъ молча лъ, и вс молчали, только Маланья, подавая, смялась съ мужемъ и деверемъ. Старикъ прежде самъ зжалъ на станціи, но не зналъ этаго дла и прогонялъ дв тройки лошадей, такъ что съ однимъ кнутомъ пришелъ домой. Онъ былъ мужикъ трудолюбивый и не глупый, только любилъ выпить и потому разстроилъ свое хозяйство, когда велъ его самъ. Теперь ему весело и досадно было не за одного карего мерина, но и за то, что сынъ хорошо выстоялъ на станціи, а самъ онъ раззорился, когда здилъ ямщикомъ.

– Напрасно коня промнялъ, добрый конь былъ, – пробормоталъ онъ.

Сынъ не отвчалъ. Понялъ ли онъ, или случайно, но Тихонъ ничего не сказалъ и началъ разсказывать про своихъ мужиковъ, стоявшихъ на станціи, особенно про Пашку Шинтяка, который всхъ трехъ лошадей продалъ и даже хомуты сбылъ.

Пашка Шинтякъ былъ сынъ мужика, съ которымъ старикъ вмст гонялъ и который обсчиталъ во время оно старика. Это была старая вражда. Старикъ вдругъ засмялся такъ чудн`o, что бабы уставились на него.

– Вишь лобастый чортъ, въ отца пошелъ, неправдой не наживёшься небось.