Полное собрание сочинений. Том 83

Милая моя Соня, ныньче вечеромъ получилъ твое огорчительное письмо и ни о чемъ другомъ не могу писать и думать, какъ о томъ, что у васъ длается. Я тебя и ночью все во сн видлъ и всего боюсь за васъ; главное не ослабвай, не приходи въ отчаяніе, согревай животъ, не давай лкарствъ, но привези доктора, непремнно привези, хоть не для того, чтобы давать его лкарствъ, но для того, чтобы надяться и услышать его успокоенія; я знаю, какъ это нужно, пошли непремнно, но все уже поздно будетъ, теперь уже прошло 4 дня. Я скоро пріду, не могу жить безъ тебя, но я не поду теперь, пока не узнаю, чмъ кончился поносъ, который меня мучитъ. Оспа ничего, это и вс наши сказали. Когда думаю о томъ, что можетъ случиться, то находитъ ужасъ, и потому стараюсь не думать. Одно, что утшаетъ меня, это то, что по всему тону письма твоего видно, ты не въ дух, и я утшаю себя мыслью, что ты сама себ преувеличиваешь и потому невольно мн. Коли бы я былъ увренъ, что при самомъ даже худшемъ исход, мн бы прислали телеграмму, я бы могъ быть спокоенъ; а теперь — нтъ; я знаю, что скажутъ: къ чему спшить извщать о несчастіи, всегда узнаетъ слишкомъ рано. Впередъ дай мн твердое, врное слово тотчасъ извстить, что бы ни было, а то иначе жить нельзя, «жить нельзя». Въ томъ, что ты не получаешь писемъ, я не виноватъ; начиная съ перваго дня моего прізда, я пропустилъ только одинъ день передъ операцией. Сегодня утромъ я диктовалъ немного Тан,¹ читалъ книги для романа и перебиралъ бумаги изъ архива,² которыя, по протекціи Сухотина, они приносятъ на домъ. Но несмотря на богатство матеріаловъ здсь, или именно вслдствіе этого богатства, я чувствую, что совсмъ расплываюсь и ничего не пишется. Я пересиливалъ себя, диктовалъ, но Таня ухала на коньки; я сбирался идти или пріхать туда, къ нимъ, на что и спрашивалъ вчера позволеніе у доктора, но оказалось, что перевязка и пальто такъ тяжелы, что я вернулся назадъ, дойдя только до Моховой.³ Безъ меня былъ Поповъ, но я объ этомъ не жалю, онъ не нуженъ и сдлать ничего не можетъ теперь, а нужна только перевязка, которую длаетъ его помощникъ, Гакъ. Я ему послалъ 30 р., и надюсь, больше здить не будетъ. Къ обду пришелъ Оболенскій,⁴ и я все не могу разобрать, къ кому онъ возгорлся любовью; только что то есть, и онъ очень милый мальчикъ, деликатный и скромный, а это ужъ большое качество. Вечеромъ читалъ и горевалъ надъ твоимъ письмомъ; здили съ Таней и Петей по магазинамъ; славный лунный вечеръ. Какъ-то ты его провела. Ежели бы были здоровы, похали бы кататься. Возвратившись, застали ддушку;⁵ онъ все такой же, но я съ грустью вижу, что весь престижъ, который онъ прежде для меня имлъ, весь исчезъ. Онъ привезъ карточку Костиньки⁶ съ усами, и мн ужасно хочется видть, а она еще въ неразобранномъ чемодан. Сейчасъ съ такой ясностью и ужасомъ мн пришла мысль: что, ежели у васъ несчастіе, я вчера писалъ теб такое шуточное письмо. Мн и пріятно каждый вечеръ быть съ тобой диктуя письмо, и вмст какое то тяжелое чувство, какъ во сн: хочешь и не можешь что-то схватить.

Прощай, моя милая, душечка, голубчикъ. Не могу диктовать всего. Я тебя такъ сильно всми любовями⁷ люблю все это время. Милый мой другъ. И чмъ больше люблю, тмъ больше боюсь. — Пожалуйста, дай мн слово телеграфировать все, какъ только развяжутъ руку, что будетъ дней черезъ 5, я убжусь, насколько она стала лучше, и не останусь здсь больше. Вс эти дни буду длать опыты и пріучаться къ зд; въ карет потихоньку хать не можетъ сдлать вреда. Вс наши очень милы и здоровы. А[ндрея] Е[встафьевича] здоровье, хотя онъ и жалуется, становится при мн лучше. Цлую всхъ; милымъ Зефиротамъ буду отвчать⁸ завтра. Напишите еще, милыя Зефироты, пожалуйста.