Полное собрание сочинений. Том первый. Бедные люди. Повести и рассказы (1846-1847)

В русской литературе психологический мотив встречи героя с его двойником был разработан А. Погорельским (А. А. Перовским) в обрамлении его известного новеллистического сборника «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (СПб., 1828), а тема раздвоения нравственного сознания (правда, не героя, а героини) — в романе А. Ф. Вельтмана «Сердце и думка» (М., 1838), — произведениях, хорошо известных Достоевскому (см.: Достоевский, А. М., стр. 69) и, возможно, также повлиявших на рождение его замысла, хотя и не имевших прямых сюжетных совпадений с повестью о Голядкине.[38]

М. С. Альтман указал на совпадение имени и отчества Голядкина (Яков Петрович) с именем и отчеством автора «Петербургских вершин» (1846) Я. П. Буткова — писателя «натуральной школы» 1840-х годов, также разрабатывавшего в своих повестях тему бедного чиновничества (см.: Альтман, стр. 457; Достоевский и его время, стр. 196–200; о Буткове и его отношениях с Достоевским см.: Яновский, стр. 804, 810–811; Милюков, стр. 105–131). В научной литературе многократно делались указания на отдельные черты (мнительность, обидчивость, болезненная застенчивость), позволяющие в той или иной мере психологически сблизить главного героя «Двойника» с создателем этой повести.

По мнению Г. А. Федорова, в Голядкине можно угадать и некоторые черты отца писателя, которого постоянно мучило чувство материальной необеспеченности. Описание квартиры Берендеевых в определенной степени, по наблюдению того же исследователя, навеяно воспоминаниями о доме богатых московских родных Достоевских — Куманиных; Герасимычем — как и слугу Берендеева — звали доверенного слугу А. А. Куманина.

Врач С. Д. Яновский, познакомившийся с писателем вскоре после появления в печати «Двойника», в мае 1846 г., вспоминает об интересе Достоевского уже в эти годы к специальной медицинской литературе «о болезнях мозга и нервной системы, о болезнях душевных и о развитии черепа по старой, но в то время бывшей в ходу системе Галля» (см.: Яновский, стр. 805). Интерес этот, отразившийся в «Двойнике», позволил Достоевскому, как многократно отмечали специалисты-психиатры (см.: Чиж, стр. 12–15, 26–33; . Достоевский и художественная психопатология. РЛ, 1962, № 4, стр. 135–141), предельно точно воспроизвести ряд явлений расстроенной психики. В то же время уже в «Двойнике» душевное расстройство Голядкина изображается Достоевским как следствие социальной и нравственной деформации личности, обусловленной ненормальным устройством общественной жизни. Мысль о ненормальности обособления и разобщения людей, критика необеспеченности и шаткости положения личности в существующем мире, стремление обнаружить деформирующее влияние склада современных общественных отношений на нравственный мир отдельного человека связывают проблематику «Двойника», как справедливо отметил Ф. И. Евнин, с аналогичными идеями социалистов-утопистов 1830–1840-х годов (см.: Евнин, стр. 22–24).

Признав неудачу «Двойника», Достоевский и после того, как он отказался от задуманной им переработки этой повести, не раз указывал на ее большое значение для подготовки ряда тем своего позднейшего творчества. «Я изобрел или, лучше сказать, ввел одно только слово в русский язык, и оно принялось, все употребляют: глагол „стушеваться“ (в Голядкине)», — заметил он в записной тетради 1872–1875 гг. И здесь же, вспоминая, что слово это приняли «на чтении „Двойника“ у Белинского, в восторге, слишком известные литераторы», Достоевский записал об образе Голядкина-младшего: «…мой главнейший подпольный тип (надеюсь, что мне простят это хвастовство ввиду собственного сознания в художественной неудаче типа)» (см.: ЦГАЛИ, ф. 212, ед. хр. 11, л. 77).

К рассказу о том, как он впервые ввел в литературный язык в «Двойнике» словечко «стушеваться» (заимствованное из полушутливого жаргона учащихся Главного инженерного училища) и как оно было принято слушателями на чтении первых глав повести у Белинского, Достоевский вернулся в 1877 г. (ДП, ноябрь, гл. I, § II). В связи с этим он развил печатно и намеченную в приведенной записи оценку «Двойника»: «Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил. Но форма этой повести мне не удалась совершенно <…> если б я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму; но в 46 г. этой формы я не нашел и повести не осилил».