Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии

«Скифские черепки» были подарены Гумилеву с надписью: «Укротителю зверей — Николаю Степановичу Гумилеву — автор» (ИРЛИ. Бр. 404/4). Впоследствии Е. Ю. Кузьмина-Караваева вспоминала об эстетических принципах, пропагандировавшихся Гумилевым: «...Гумилев убеждал молодого художника рисовать ковры, на которых были бы бабочки, птицы, цветы и пальмы, еще обезьянки и жирафы, — все, имеющее цвет, форму, неизменное, вещи. Вопрос не в творчестве новых вещей, а в комбинации уже сотворенного. Будто ясным ему было, что все элементы, которые можно комбинировать, уже созданы и не стоит тратить силы на поиски новых — это неосуществимо — найти новое. Хорошо то, что уже устоялось, что будет красочной деталью целого <...>. Единственным достойным делом на земле он считал быть поэтом. Остальное все принадлежит к умирающей современности, остальное все временно, и сроки ему поставлены краткие, — поэт же один говорит для грядущего, поэту одному дано избавить современный мир от смерти и вынести осколки его в будущую жизнь» (Данилов Юрий [Е. Ю. Кузьмина-Караваева]. Последние римляне // Воля России (Прага). 1924. № 18–19. С. 116–118; цит. по: ПРП 1990. С. 319).

В 1916 г. Е. Ю. Кузьмина-Караваева издала еще одну книгу стихов — «Руфь». В годы революции и гражданской войны она вступила в партию эсеров и приняла деятельное участие в политической борьбе в Крыму. В 1920 г. — эмигрировала в Париж, где вошла в круг философов — создателей Православного богословского института. В 1932 г. приняла монашеский постриг, занималась благотворительной деятельностью среди русских эмигрантов. Во время фашистской оккупации Франции мать Мария укрывала евреев и участников Сопротивления, была арестована и брошена в лагерь Равенсбрюк, где, согласно легенде, геройски погибла, спасая осужденных на смертную казнь.

Стр. 90–93. — Цитируется ст-ние «Смотрю, смотрю с одинокой башни...» из цикла «Курганная царевна». Стр. 105–108. — Цитируется ст-ние «Вокруг меня — золотые пески...» из цикла «Невзирающий».

Несмотря на то что первая книга Георгия Владимировича Иванова (1894–1958) «Отплытие на о. Цитеру» была издана под маркой издательства «Ego», в момент написания Гумилевым рецензии на нее он уже входил в «Цех поэтов» — отсюда и доброжелательный тон рецензента, акцентирующего внимание на тех ст-ниях дебютанта, в которых очевидно присутствуют «акмеистические» мотивы, и укрывшего фигурой умолчания все, что выдавало эгофутуристические «грехи молодости». «Г. Иванов был принят в “Цех поэтов” весной 1912 г. Вступление в гумилевский кружок для Г. Иванова также означало и разрыв с эгофутуристами, с которыми он был связан как личной дружбой, так и совместными литературными выступлениями с 1911 г. В ноябрьской книжке “Гиперборея” за 1912 г. было опубликовано письмо Г. Иванова и Грааля Арельского о разрыве с эгофутуристами: “М. Г. Господин Редактор! Не откажите поместить на страницах «Гиперборея» следующее. Кружок «ego» продолжает рассылать листки манифеста «ego-футуристов», где в списке членов «редакториата» стоят наши имена. Настоящим доводим до общего сведения, что мы из названного кружка вышли и никакого отношения к нему, а равно к газете «Петербургский глашатай» не имеем. Примите и пр. Георгий Иванов, Грааль Арельский”» (Иванов III. С. 675–676). По воспоминаниям Иванова, впервые с Гумилевым он встретился в «Бродячей собаке»: «Нас познакомили. Несколько любезно-незначительных слов, и я сразу почувствовал к Гумилеву граничащее со страхом почтение ученика к непререкаемому мэтру. Я не был исключением. Кажется, не было молодого поэта, которому бы Гумилев не внушил сразу, при первой встрече, тех же чувств. Это впечатление осталось надолго. Только спустя много лет близости и тесной дружбы я окончательно перестал теряться в присутствии Гумилева» (Иванов III. С. 544–545).

Стр. 121–122. — Имеются в виду слова Пушкина из письма к П. А. Вяземскому (вторая половина мая 1826 г.): «Твои стихи <...> слишком умны. — А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Стр. 123–125. —

Зима все чаще делала промахи,
Незаметно растаяли снега и льды.
И вот уже радостно одеты сады
Пахучими цветами черемухи.

В зелени грустит мраморный купидон

О том, что у него каменная плоть.
Девушка к платью спешит приколоть
Полураспустившийся розовый бутон.

<...>