Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии

Веселая страна — без Бога, без тирана,
Страна, забывшая веселой жизни пыл, —
К падению идешь ты неустанно,
И твой закатный час наивно детски мил.

Кто раздробит тебя? Сосед ли рыжеусый,

Самонадеянный рабочий ли в борьбе?..
Не знаю. Но люблю твои больные вкусы,
Твой ровный путь к намеченной судьбе.

Ты — солнце первое созвездия культуры,

Алеешь первым — раньше всех уснешь...
Но вижу... Там вдали зловещие контуры
И нам грозит безвестный нож!..

Стр. 1–6. — Начало 1910-х годов в русской литературе было ознаменован бурными выступлениями новорожденных авангардистов. Гумилев называет в их числе «Манифест сэнсэризма (Эоларфизма)» Г. П. Новицкого (автора скандально известных книг «Зажженные бездны» (1908) и «Необузданные скверны» (1909)), появившийся в 1910 г., и программу «Академии Эгопоэзии», выпущенную Игорем Северяниным в январе 1912 г. Примечательно гумилевское определение футуризма как «символизма, проникшего в толпу».

Тиняков Александр Иванович (псевд. Одинокий, 1886–1934) — поэт, публицист. Его предками были крепостные крестьяне Орловской губернии, а дед — купцом, по слухам, начинавший свое состояние разбоем. А. И. Тиняков учился в Орловской классической гимназии, но курса не окончил и, разорвав с семьей, начал жизнь «свободного художника» в надежде заработать славу «русского Бодлера» (на что по задаткам дарования вполне мог претендовать). В 1904–1910 гг. публиковался в модернистских журналах Москвы и Петербурга, избрав псевдоним по заглавию одноименного романа А. Стриндберга, много занимался самообразованием, увлекаясь самыми разнообразными темами — от ассириологии до политэкономии. Занятия «Одинокий» перемежал пребываниями в полицейских участках и лечебницах от алкоголизма. Свое творческое credo он высказал в одном из лучших ст-ний, вошедших в книгу «Треугольник» (1922):

Былинкой гибкою под ветром Я качаюсь,
Я Сириусом лью холодный свет в эфир,
И Я же — трупом пса в канаве разлагаюсь,
И юной девушкой, любя, вступаю в мир.

И все, очам людским доступные картины,

Все темы, образы и лики бытия
Во глубине своей божественно-едины
И все они во Мне, и все они — лишь Я.

Христос израненный и к древу пригвожденный

И пьяный сутенер в притоне воровском —
Четою дружною, навеки примиренной,
Не споря меж собой, живут во мне одном.

Во всем, что вымерло, в деревьях, гадах, птицах,

Во всем, что есть теперь в пучине бытия,
Во всех грядущих в Мир и нерожденных лицах, —
Во всем Единый Дух, во всем Единый Я.

В контрастном сочетании «высокого» и «низкого» в своей поэзии Тиняков (в отличие от Бодлера) не смог соблюсти гармонии: уже в его первой книге, разбираемой Гумилевым, обозначился решительный уклон в сторону последнего. Смысловым центром книги стал раздел «Цветочки с пустыря», посвященный «тени Ф. П. Карамазова» и содержащий ст-ния «Плевок» (Любо мне, плевку-плевочку / По канавке грязной мчаться, / То к окурку, то к пушинке / Скользким боком прижиматься), «Старый сюртук» (Я старый, скромный сюртучок. / Потерт. Изъеден молью. / Повешен в темный уголок, / В унылое подполье), «Кость» (Я — обглоданная кость. / Мною брезгают собаки. / Но во мне таится злость, / Как паук во мраке), «Весна» (На весенней травке падаль... / Остеклевшими глазами / Смотрит в небо, тихо дышит, / Забеременев червями) и т. п. Очевидно, это и имел в виду Гумилев, говоря о «случайных темах» (стр. 27–28), за которыми, действительно, теряется все остальное.