Об А. М. Федорове см. № 30 наст. тома и комментарии к нему. Об И. Ф. Анненском см. №№ 15, 21, 24, 26, 28 наст. тома и комментарии к ним. Несмотря на то что в этих строках — единственное упоминание в литературно-критическом наследии Гумилева имени Константина Константиновича Случевского (1837–1904), блестящую характеристику творчества «сурового барда» см. в ст-нии-акростихе «Понять весь мир какой-то странный сложным...» (№ 92 в т. II наст. изд.). Стр. 20–21. — А. С. Рославлев представлен ст-ниями «В кинематографе», «В пещере», «Земля», «Маскарад», «Петрушка», «Песня», «Я в глубине бесчисленных зеркал...». М. А. Кузмин представлен ст-ниями «Александрийские песни», «В театре», «Мои предки», «Светлая горница», «Сердце как чаша», «Сижу, читаю...», «Успение». С. М. Городецкий представлен ст-ниями «Весна», «Колдунок», «Неустанная дорога», «Странник», «Юхано», «Ярило». Об А. С. Рославлеве см. №№ 26, 60 наст. тома и комментарии к ним. О М. А. Кузмине см. №№ 5, 22, 24, 28, 36, 44, 48, 54 наст. тома и комментарии к ним. О С. М. Городецком см. №№ 19, 33, 45, 51, 65 наст. тома и комментарии к ним. Стр. 27–29. — Мореас Жан, настоящее имя — Иоаннес Пападиамантопулос) — греческий и французский поэт. С 1882 г. постоянно жил в Париже и писал на французском языке. Ему принадлежит авторство термина «символизм», впервые употребленного им в предисловии к сборнику ст-ний «Кантилены» («Les Cantilènes», 1886), им же составлен и «Манифест символизма», опубликованный в парижской газете «Фигаро» 18 сентября 1886 г. В начале 1890-х годов Мореас основал новое поэтическое течение — «романскую школу», ставшую первым проявлением «неоклассицистических» тенденций в европейской модернистской литературе и имеющую много общего с гумилевским акмеизмом (призыв вернуться к «французской ясности» в языке, борьба с герметизмом символистских произведений, требование поэтического мастерства). Над переводами из Жана Мореаса — «одного из крупнейших французских поэтов последнего времени, сперва символиста, потом представителя неороманской школы и, наконец, классика» (Вестник литературы. 1920. № 20) — Гумилев работал осенью 1920 г. В «Антологии» творчество Ж. Мореаса представлено ст-ниями из его раннего «символистского» сборника «Сирты» («Les Syrtes», 1884) и рассказом «Дева Мария на турнире». См. также комментарии к № 17 наст. тома.
Аполлон. 1913. № 2.
ПРП, ПРП (Шанхай), ПРП (Р-т), СС IV, ПРП 1990, ШЧ, СС IV (Р-т), Соч III, Изб (Вече), Гумилевские чтения 1984, Лекманов, Москва 1988.
Дат.: февраль 1913 г. — по времени публикации.
Перевод на англ. яз. — Lapeza.
О Вяч. И. Иванове см. №№ 24, 28, 32, 33, 43, 57, 65 наст. тома и комментарии к ним. По мнению П. Давидсон (см. комментарий к № 32 наст. тома), ко времени написания этой рецензии Гумилев уже успел преодолеть ранее неразрешенные внутренние конфликты в его отношении к Иванову. Хотя в заключении этой новой рецензии он снова утверждает о пропасти, отделяющей Иванова от акмеизма, его сознание этой разницы теперь уже больше не мешает ему, как раньше, признать высокую одаренность старшего поэта (Davidson Pamela. Gumilev’s Reviews of Viacheslav Ivanov’s «Cor Ardens»: Criticism as a Tool in the Politics of Literary Succession // Wigzell F., ed. Russian Writers on Russian Writers. Oxford; Providence, RI, 1994. P. 65. См. также комментарий к № 57 наст. тома).
Стр. 3–4. — Весьма характерно исключение из этого списка В. Я. Брюсова (см. о его неприятии акмеистических «манифестов» комментарии к № 56 наст. тома). Стр. 10–11. — Цитируется ст-ние «Добро пред Богом — свет и тень...». Стр. 13–15. — Цитируется ст-ние «Строй музы пленной приневоль...». Оба приведенных Гумилевым текста — из цикла сонетов «Материнство». Стр. 17. — Цитируется ст-ние «Нежная тайна». Стр. 19–27. — В книге, действительно, есть ст-ния — «Цикада», «Рыбацкая деревня», «Примитив» — весьма близкие к эстетике только что провозглашенного акмеизма. Сам Иванов, характеризуя стихи книги, писал в предисловии: «Озирая все, собранное вместе, в одном издании, автор, первый, смущен сопоставлением столь различного. Некоторые страницы книжки изображают созерцания, несомненно, выходящие за пределы поэзии, понятой как ars profana — как художественно-мирское, а не таинственно-богослужебное. Другие, напротив, являют, по-видимому, вторжение в округу искусства такой обыденности, которая может показаться «внешнею» — profana — артистическому Парнасу. Одни — скажет его суд — посвящены предметам, недоступным Музе по своей возвышенности и «запредельности», другие — недостойным ее, по непосредственной близости к житейскому и повседневному».