Пришла порою полуночнойНа крайний полюс, в мертвый край.Не верили. Не ждали. ТочноНе таял снег, не веял май.Не верили. А голос юныйНам пел и плакал о весне,Как будто ветер тронул струныТам, в незнакомой вышине,Как будто отступили зимы,И буря твердь разорвала,И струнно плачут серафимы,Над миром расплескав крыла…Но было тихо в нашем склепе,И полюс — в хладном серебре.Ушла. От всех великолепий —Вот только: крылья на заре.Что в ней рыдало? Что боролось?Чего она ждала от нас?Не знаем. Умер вешний голос,Погасли звезды синих глаз.Да, слепы люди, низки тучи…И где нам ведать торжества?Залег здесь камень бел-горючий,Растет у ног плакун-трава…Так спи, измученная славой,Любовью, жизнью, клеветой…Теперь ты с нею — с величавой,С несбыточной твоей мечтой.А мы — что мы на этой тризне?Что можем знать, чему помочь?Пускай хоть смерть понятней жизни,Хоть погребальный факел — в ночь..Пускай хоть в небе — Вера с нами.Смотри сквозь тучи: там она —Развернутое ветром знамя,Обетованная весна.
Февраль 1910
«Дух пряный марта был в лунном круге…»
Дух пряный марта был в лунном кругеПод талым снегом хрустел песок.Мой город истаял в мокрой вьюге,Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.Ты прижималась всё суеверней,И мне казалось — сквозь храп коня —Венгерский танец в небесной черниЗвенит и плачет, дразня меня.А. шалый ветер, носясь над далью, —Хотел он выжечь душу мне,В лицо швыряя твоей вуальюИ запевая о старине…И вдруг — ты, дальняя, чужая,Сказала с молнией в глазах:То душа, на последний путь вступая,Безумно плачет о прошлых снах.
6 марта 1910
Часовня на Крестовском острове
На пасхе
В сапогах бутылками,Квасом припомажен,С новою гармоникойСтоит под крыльцом.На крыльце вертлявая,Фартучек с кружевцом,Каблучки постукивают,Румяная лицом.Ангел мой, барышня,Что же ты смеешься,Ангел мой, барышня,Дай поцеловать'Вот еще, стану я,Мужик неумытый,Стану я, беленькая,Тебя целовать!