Шмель, рояся в навозе,О хитрой говорил Пчеле,Сидевшей вдалеке на розе:«За что она в такой хвале,В такой чести у всех и моде?А я пыхчу, пыхчу, и пот свой лью,И также людям мед даю,А всё как будто нуль в природе,Никем не знаемый досель».— «И мне такая ж участь, Шмель! —Сказал ему я, воздыхая. —Лет десять как судьба лихаяВложила страсть в меня к стихам.Я, лучшим следуя певцам,Пишу, пишу, тружусь, потеюИ рифмы, точно их кладу,А всё в чтецах не богатеюИ к славе тропки не найду!»<1792>
Чума и смерть вошли в великолепный град,Вошли — и в тот же миг другой Эдемский сад!Где с нимфами вчера бог Пафоса резвился,В глубокий, смрадный гроб, в кладбище превратился.Ужасно зрелище! Везде, со всех сторонПечально пение, плач, страх, унылый звон;Иль умирающа встречаешь, или мертва,Младенец и старик — всё алчной смерти жертва!Там дева, юношей пленявшая красой,Бледнеет и падет под лютою косой;Там, век дожившая, вздох томный испускает,И вздоху оному никто не отвечает;Никто!.. полмертвая средь стен лежит пустых,Где только воет ветр, и мыслит о своихСынах и правнуках, чумою умерщвленных.В один из оных дней, вовеки незабвенных,Приходит в хижинку благочестивый муж,Друг унывающих, смиренный пастырь душ,Приходит — и в углу приюты ветхой, бедной,При свете пасмурном луны печальной, бледной,Зрит старца, на гнилых простертого досках,Зрит черно рубище, истлевше в головах,Кувшин, топор, пилу, над дверию висящу,И боле ничего... Едва-едва дышащу,Он старцу тако рек: «Готовься, сыне мой,Прияти по трудах и бедствиях покой;Готовься ты юдоль плачевную оставить,В которой с ну́ждою мог жизнь свою пробавить,Где столько горестей, забот, печали, слезВ теченье дней твоих ты, верно, перенес».— «Ах, нет! — ответствовал больной дрожащим гласом.—Я тяжко б согрешил теперь пред смертным часом,Сказав, что плохо мне и горько было жить.Меня небесный царь не допускал тужить.Доколе мочь была, всяк день я был доволен,Здоров, пригрет и сыт и над собою волен.Кормилицы мои — топор был и пила…А куплена трудом и корочка мила!»Исполнен пастырь душ приятна изумленьяВещает наконец: «И ты без сожаленьяСей оставляешь мир?» Болящий отвечал:«Хоть белый свет и мил, но я уж истощалИ боле не смогу достать работой хлеба,Так лучше умереть!» Он рек — и ангел с неба,Спустяся в хижину, смежил ему глаза...И канула на труп сердечная слеза.<1792>