Полное собрание стихотворений

Кто был рожден для вдохновений
И мир в себе очаровал,
Но с юных лет пил желчь мучений
И в гробе заживо лежал...
...Кто жаждал жизни всеобъятной,
Но чей стеснительный обзор
Был ограничен цепью гор,
Темницей вкруг его темницы;
Кто жаждал снов, как ждут друзей,
И проклинал восход денницы...
...Кто с миром связь еще хранил,
Но не на радость, а мученье,
Чтобы из света в заточенье
Любимый голос доходил...
...Кто прелесть всю воспоминаний,
Святыню чувства, мир мечтаний,
Порывы всех душевных сил,
Всю жизнь в любимом взоре слил...
...Тот мог спросить у провиденья:
Зачем земли он путник был
И ангел смерти и забвенья,
Крылом сметая поколенья,
Его коснуться позабыл?

Язык Одоевского сохранил в большой степени условно-романтический характер. Элегическое настроение находит выражение в традиционном словаре, традиционных образах начала 20-х годов. Но сочетание этих образов подчиняется основной задаче — патетически усилить элегическое размышление. В 1825 году, в своей статье, напечатанной в «Сыне отечества», «О трагедии „Венцеслав», сочинение Ротру, переделанной г. Жандром» Одоевский писал: «Многие ищут в стихотворении не поэзии, но заметных стихов; восхищаются, когда поэт стройностью целого жертвует мысли отдельной, часто блестящей от одной расстановки понятий и мнимонравоучительной». Речь идет о подытоживающих формулах, заканчивающих стихотворение, заостряющих его мыслью или сравнением. Впоследствии Одоевский широко пользовался такими «формулами», но в его стихах этот метод применяется очень осторожно, приглушенно: «формулы» эти не живут у Одоевского сами по себе, они лишь заостряют отдельные строфы. Их назначение— обобщить смысл стихотворения. Например:

Минула жизнь без потрясений,
Огонь без пламени погас...
...Как тени, исчезают лица
В тебе, обширная гробница...
...Но со ступени на ступень
Века возводят человека...

Проступающий сквозь лирический монолог единый образ поэта-узника, подлинного героя элегии, обогащал ее идейно и подымал до политической лирики:

Кто ядом облит был холодным
И с разрушительной тоской
Еще пылал огнем бесплодным
И порывался в мир душой,
Но порывался из могилы...
Тот жил! — Он духом был борец:
Он, искусив все жизни силы,
Стяжал страдальческий венец;
Он может бросить взор обратный
И на минувший темный путь
С улыбкой горькою взглянуть.

Большинство элегий Одоевского появилось в печати в 1830— 1831 годах в «Литературной газете» и в альманахе «Северные цветы». Напечатаны они были анонимно, но думаем, что автор их не остался неизвестен многим из тогдашних читателей. Первой из напечатанных была «Элегия на смерть А. С. Грибоедова», которая появилась под полным заглавием; ее содержание, несмотря на произведенные из цензурных соображений поправки, подсказывало, что автор — реальный узник, что он действительно друг Грибоедова. Все это должно было усиливать ту политическую окраску, которая является своеобразием элегий Одоевского.

Характеризуя элегический стиль Одоевского, мы должны вновь вернуться к стихам Веневитинова. То же использование традиционного словаря, те же притушенные стиховые «формулы», лирический монолог, прерываемый риторическими повторами и обобщающими суждениями, — все это очень близко Одоевскому. Сравним, например, из второго послания к H. М. Рожалину:

Когда б ты видел этот мир,
Где взор и вкус разочарован,
Где чувство стынет, ум окован
И где тщеславие — кумир;
Когда б в пустыне многолюдной
Ты не нашел души одной,—
Поверь, ты б навсегда, друг мой,
Забыл свой ропот безрассудный...

Именно усиление смыслового момента в лирическом цикле отмечалось исследователями, писавшими о Веневитинове как предшественнике Лермонтова. Это же можно сказать и о лирике Одоевского.

8