Полное собрание стихотворений

Как в бурях, к нам ревущих с громом

С недосягаемых небес!

Где пункт начатия вселенны?

Что в солнце огнь питает твой?

Чем звезды в тверди утвержденны,

И что вращает шар земной?

Откуда сонмы вод пустились

И вкруг земли совокупились

В неизмеримым океан?

Что вне его, что вне эфира?

Кто в тайнах сих, о творче мира!

Участником твоим избран?

Никто, никто в твоем совете!

Непроницаем твой покров!

Седящий в неприступном свете,

Над мириадами: миров,

Ты взором солнцы возжигаешь,

Ты манием мири вращаешь,

Ты духом ангелов творишь,

И словом, мыслию одною —

Сию пылинку пред тобою —

Громаду света истребишь!

   <1794>

Сатирические стихотворения

12. СОКРАЩЕННЫЙ ПЕРЕВОД {*}

ЮВЕНАЛОВОЙ САТИРЫ О БЛАГОРОДСТВЕ

Скажи мне, Понтикус, какая польза в том,

Что ты, обиженный и сердцем и умом,

Богат лишь прадедов и предков образами,

Прославивших себя великими делами,

Что видим их везде во храмине твоей?

Здесь Гальба без носу, Корванус без ушей;

А там, в торжественной Эмилий колеснице,

С лавровой ветвию и копием в деснице;

Иль Курии в пыли, в лоскутьях на стене.

Что прибыли, что ты, указывая мне

Шестом иль хлыстиком на ветхие портреты,

Которы у тебя коптятся многи леты,

Надувшись, говоришь: «Смотри, вот предок мой,

Начальник римских войск, — великий был герой!

А, это прадед мой, разумный был диктатор!

А это дедушка, вот прямо был сенатор!»

А сам ты, внучек, что? Герои на стенах,

А ты пред ними ночь всю пьянствуешь в пирах;

А ты ложишься спать тогда, как те вставали

И к бою со врагом знамена развивали.

Возможно ль Фабию гордиться только тем,

Что пред Иракловым ^[1] взлелеян алтарем

И с жизнью получил названье Альборога,

Когда сей правнучек законный полубога

Честолюбив и горд лишь славой праотца,

А сам вялее, чем падуйская овца?

Когда он дряблостью прапрадедов бесславит,

Когда его их шлем обыкновенный давит,

Коль тени самые дрожат героев сих

С досады, видя лик его между своих?

Надменный! титла, род — пустое превосходство!

Но дух, великий дух — вот наше благородство!

Будь Кассий, Павел, Друз, но буди по делам;

Показывай их дух, а не портреты нам!

Когда в тебе их ум, их дельность, добры нравы,

То консул ты иль нет — достоин вечной славы;

Ты знатен, и тогда с Силаном наравне

Ты честь отечеству и мил, бесценен мне;

Тогда возрадуюсь тебе, как Озириду!^[1]

Но чтобы, истинным героям я в обиду,

Их недостойное исчадие почтил!

Не будет! я б себя тем вечно посрамил.

Что имя? Разве нет вседневного примера,

Что говорят, сойдясь с старухой: «Вот Венера!» —

А с карлой: «Вот Атлант!» — и кличут тигром, львом

Негодного щенка с обрубленным хвостом?

Рубеллий! трепещи гордиться предков чином:

Недолго и тебя прозвать нам Кимерином.

Ты столь возносишься породою своей,

Как будто сам и блеск и знатность придал ей.

«Я род мой, говоришь, с Цекропа начинаю;

А ты из подлости, из черни!» — Уступаю;

Честь предку твоему и должная хвала!

Однако ж эта чернь нам витию дала,

Защитника в правах безграмотна дворянства;

Однако ж эта чернь, скажу еще без чванства,

Дает блюстителей законов нам, судей,

Которы тщанием и тонкостью своей

Для пользы общества их узлы разрешают

Иль темный оных смысл нередко объясняют;

И ежели Евфрат среди своих брегов

Мятется и дрожит от имени орлов,

Когда вселенная покорствует римлянам —

То тем одолжены мы храбрым плебеянам.

А ты, скажи мне, чем отечеству служил

И что от древнего Цекропа сохранил?

Лишь имя... О бедняк! о знатный мой повеса!

Ты то же для меня, что истукан Гермеса:

Тот мраморный, а ты, к бесславию, живой —

Вот вся и разница у статуи с тобой.

Чем отличаются животны, как не силой?

Один конь быстр, горяч; другой ленивый, хилый;

Того, который всех на скачке передит,

Следами сыплет огнь и вихрем пыль крутит,

Мы хвалим, бережем и ежедневно холим;

А клячу за ничто продать на торг отводим,

Хотя б Гарпинова отродия была;

Равно и ты презрен, коль знатные дела,

Которыми твои прапрадеды сияют,

Лишь только нам твою ничтожность озаряют.

Достоинство других нам блеска не дает:

От зданья отними столпы — оно падет;

А скромный плющ растет без страха и не гнется,

Хотя и срубишь вяз, вкруг коего он вьется.

Итак, желаешь ли уважен быть, любим?

Знай долг свой: в брани будь искусен и решим,

В семействе друг, в суде покров, защитник правых,

И лжесвидетелей, кто б ни были, лукавых,

Забыв и род, и сан, и мощь их, обличай;

За истину на всё бестрепетно дерзай,

Хотя бы Фаларид, подвигнут адским гневом,

Грозил тебе за то вола разжженным чревом:

Нет нужды! Изверг тот, урод, не человек,

Кто думает продлить бесчестием свой век!

Пускай для них полет свой остановит время;

Но жизнь, должайша жизнь без чести тяжко бремя!

Так жизни ль жертвовать, сим нескольким часам,

Тем самым, для чего и жизнь любезна нам?

Рубеллий! тот уж мертв, кто казни стал достоин,

Хотя он и поднесь над устрицами воин,

Которых сотнями глотает на пирах,

Хоть всякий день еще купается в водах,

Настоянных цветов и амбры ароматом.

Когда же наконец ты хитростью, иль златом,

Иль и заслугами взойдешь на верх честей,

Став, например, главой обширных областей,

Не будь, не будь своим предместникам подобен,

Толико ж, как они, мздоимен, горд и злобен;