весела весела моя жизньдалека далека моя плотьМоя точная добрая рукаИ моя тишина волоскаРедкий гость завернёт. за щекойи шипит и тоскует виноРедкий гость да и то он не мойи ему до меня не дано…Ночь на байковом на простынномИ на цветах сидя у окнагрустная бедная чернильницамоя крошечная вдова* * *
настало утро кран горели глаз велели крайний крюк блестелна нём костюм виселя яро пелвихрились вдали мечтыЗаливаемый солнцемкак одинокая мышьв пьяном полея в квартире лежу* * *
О беды, бурые рукии помню и помню и дакакие-то бурые рукипротянутые тудамололи мы дни совместноона, я, да мама еёи город застроенный теснои лаковый вырез свечей…* * *
Фонарные свечи затухлипришёл на плече он принёстусклые новые туфлии встал… этим в землю он вроси было то место глухоеи славилось мною ононичто я не знал и не видели только картины сжимал* * *
Нет ничего на фоне странной книгиШумит вино и льётся потвечерний, праздничный,на что-то севшийШумит свеча и не встаётОграблен я вчера и вот…* * *
дух-то будет стоять хороший,станут пахнуть растений рядынисколько не жаль своей тёмной кожии не густой голубой бороды* * *
О дым от дам!«А бабушка моя была прелестница…»
Вероятно, речь идёт о Вере Мироновне Савенко (в девичестве Борисенко). Лимонов упоминает её в нескольких книгах. Они виделись всего один раз: Вера Мироновна приехала в Харьков в 1958 году и привезла пятнадцатилетнему внуку игрушечный мотоцикл, а чтобы было забавно, посадила в него варёных раков. Когда она осознала конфуз, было уже поздно. В романе «У нас была Великая Эпоха» сказано: «…бабка всегда любила вкусненько поесть, одеться и относилась к жизни легко. “Бог даст день — Бог даст пищу” — было бабкиной любимой поговоркой, так сказать, её жизненным кредо. На одной из семейных фотографий, помнит внук, две сестры: Вера и Паня (очевидно, Паня было производным от Прасковьи… Бабушка присылала внуку ласковые открытки, начинавшиеся “Эдинька, радость, прелесть и пончик!”, но внук так никогда и не сподобился повидать её) …в каких-то тёмных мехах вокруг шей и в меховых шапках — выглядят чопорно и мидлклассово».
В книге «Седого графа сын побочный» Лимонов пишет: «С бабкой мы сошлись сердцами. Потому выпили множество чая. Как сейчас вижу бабушку Веру, сидящую с блюдцем в руке, мизинец отставлен. Чай она пила вприкуску. В вазочке перед нами лежала головка сахара и сахарные щипцы, которыми бабка Вера откусывала сахар от головки».
«Была мне страшна телеграмма…»
Возле стихотворения поставлена дата написания — 12 июня. Имеется в виду: 1968 года.
«В дни печального тихого пенья…»
«Только пальцы мои средиземны / Только тоньше и ярче лицо»
. Свою инаковость от пролетариев Лимонов всегда отличал. Сравните с отрывком из романа «Подросток Савенко»: «Впервые за всю его жизнь Эди вдруг ясно видит, что в конкурентной борьбе зверей мужского пола у него хуевые изначальные данные, чтобы выиграть. Пальцы его рук слишком длинны, кожа на лице слишком нежная, и благодаря мамочке-полумонголке, с неприязнью думает Эди о матери, почти не растут усы и борода». А восходит эта яркая деталь к отцу писателя В. И. Савенко; в романе «У нас была Великая Эпоха» Лимонов признавался: «Чуть запачканные в пыльце канифоли, в металлических опилках, пальцы отца, умные и чуткие, снились ему позже во всех городах мира, даже в те времена, когда он публично декларировал свою неприязнь к семье и родителям».«Я зайду завтра утром в этаж…»
Стихотворение датируется в рукописи 15 июня.
«О виктор, виктор…»