Слушай, да ведь ты чуть ли не генийЯ же ведь же помню — любила тебя одна.А ты и отказался — как ты мог отказатьсярыбы что ли не пробовал — вернись назад!Дурак! В цирке тебе морду щипалиЧучело в костюме в золотом сукнеСколько ложек стареющих украдено с вамии пропало бесцельно в великой поре.А я помню каток. Десять девочек милыхс восьмикратной усмешкой, с носами припухшимиЕсть ли мясо моё? Нету, кости, мосолы,Заедайте его, запивайте его!Ах, как холодно мне, ах, как мне неуютноВ Ленинград я поеду, в ночной ПетербургТам дадут мне квартиру — друзья мои смутныеНу, а коль не дадут,я и сам пристроюсь!«Слушай, красавец, ты был когда-то пионером…»
Слушай, красавец, ты был когда-то пионерома ты помнишь то утро,когда ты галстук снялне из-за убежденьяне из-за морд инородныха из-за удивленьяты сказал: «Я не их».Да и то было верно.Сумасшедшим вельможейкосоротым любимцемне был ты никогдав реверансовых комнатахты сказал иноземцамчтоб они убегалиК далеко. Навсегда.«Саша. Величанский…»
Саша. Величанскийвспоминая о тебеи купив третью бутылку вина,я скажу, что ты, голубчик,был свидетелем происходящего,хоть бы Наташу, хоть бы горе принеслоРазве ж я могу рассчитывать, чтоб меня однойбутылкою смело.«Имеет то место нетвёрдую почву…»
Имеет то место нетвёрдую почвуПокрыты водою растениев корниОблеплены тополи низкие массойтяжёлых ночных насекомых из классатянущих по трубочке кровь из людейВ надвинутом небе как будто злодей.На голые ноги приходит ораваи ест. И смородина чёрная справаи ешь её ягоды це́лую се́мьюсъедаешь, а тут и выходит Луна.Она так и знает тебя как едокаеё чёрносмородиновых полей.Много сот метров этой равнины — трясины,а я нахожусь у её сердцевины.И боже, чтоб знал я её магазинНогой не коснусь сих проклятых низин.«Тридцать три недели…»
Тридцать три неделиничего не пишетВозглас сохраняетпосереди себяВстанет в полвторогоходит, стучит, дышитСтул роняет на полУдаряет в дверь.Легко собиралсяПожить да отшитьсяПоховают будто быа ты есть живой.Вижу, не получитсяПридётся убитьсяВечные вопросикичудят надо мной.«Кто же имел железный язык…»
Кто же имел железный языклету вдруг скажет: «Конец твой пришёл».Лето испуганно сразу уйдёткрасным и жёлтым мелькая плащом.Утром на площади старый кирпичбудет покрыт беловатою слизьюВ ватной одежде крестьянский стариксонно поедет на серой телеге.Милый малыш из вторых этажейперебежит запотевшую площадьиз переулка зевая, шуршавыйдет закутанный старый аптекарь.«Часы стучат, толкая его плакать…»