Полное собрание стихотворений и поэм. Том II

Жил холм из бешеных гвоздей
Они стояли и лежали
А мы — младенцы их копали
и чайки, и хвосты мелькали.
Здесь свалка мудрая была
и в ней лежали все дела,
что люди ими занимались
теперь в земле они валялись
но в основном куски машин
металл отделанный так метко
торчал резьбой из хлама глин.
Но здесь встречалась и тарелка,
разбитая на пять кусков.
Куски подвергнутой бумаги
влиянию подземной влаги
и кости куриц и коров…
Бледнело небо пред дождём
и пожелтевшее моргало
по голым нашим по телам
полно пупырышков бежало
и покидали мы тогда
у свалки трубки, кости, перья
и изгибаясь, мы бежим
по грязи четверо, верёвкой
и нам ещё преодолеть
подъём, до кладбища ведущий
и сад уже перебегать
под дождь уже так мутно льющий.

«Ты не помнишь ли, как поховали…»

Ты не помнишь ли, как поховали
маму, мамочку Вити Ревенко
Не видал ты при жизни её
Только в гробе увидел её
и запомнил так крепко…
Все те комнаты голые были
Хотя там в первой было ведро
кружку ощупью находили
подымали дощечку с ведра.

Мутный стал тот колодец у них

и вода, как с песчинками с илом
осторожно не взбить, не вспугнуть
зачерпнуло, переломило
Женя девушка старше на три
или даже четыре года
села в белом светящем платке
у коры осторожной груши
Муравьи на столе, как зерно,
и из дома поют сквозь окно.
Умирают ли летом всегда,
чтоб гоняли велосипеды
чтоб соседняя дочка плыла
взяв за руку тебя из забора
Я Лимонов теперь, а не он
не такой удивительный мальчик

Помню с курами их, с молоком

а иконы мы сняли с полочек
И воруется жизнь у меня
листком чистой холодной бумаги
Помню местность — немного овраги
и в оврагах блужданье огня.
Не убийцы ль в пещерах живут
не они ли по летнему ходят
то есть вовсе уже и плывут
и на женщину порчу наводят.

«Я метельщик огня на призыв…»

Я метельщик огня на призыв
на сзывания лучших лепёшек
и на тёмный большой перерыв
созывали мы сонных тележек.

А на валенках красных — жирён

снег тупой намекал оставался
Вся Москва как ведёрный баллон
сиротливо огромный остался.

Лист на крыше, как заяц ночей

убоявшийся волка ускачет
Губы грязные, ноги и груди семей
то отступят, придут замаячат

Вижу я — горизонт заменив

всходит грудь и мучная и дряхла
и висит её конский сосок
и одёжною грязью запахло…

Быть не тем, а другим, а другим

А скорее — уж лучше булавкой
или ключиком, или деньгой
как поддетою страшной ногой
поднятою вечернею давкой.

«Овсяную крупу неся на ужин…»