Меньше часа остаётсядо деталей золотыхтой еды, что буду есть ядо деталей небольших.Трещинки в продольном мясежир у боковых сторонкаши жемчуг засверкаетв густом масле будет он.Меньше часа встану, выйдуи, ударив зимней дверью,в храм еды в чердак жратвыкак стрела от тетивы.«и не с Богом в ладу…»
и не с Богом в ладуне с собакой в раюне с властями вдвоёмне с семьёю напротивбез коричневых глазбез кудрявого ртабез осенних локтейблиз жены живота.«Имеет ценность не один рассказ…»
Имеет ценность не один рассказ, не что-то одно или несколько, а всё творчество вместе взятое, к тому же ещё и внешний облик и то, что Гумилёв был охотником в Африке, а Хлебников был бродяга. И вот то, что он был древний урус, более даже может многих его стихов подаёт его нам — составляет о нём представление. Следует, выходит, не только добиваться максимума поэтического выражения, но и как можно правильней определить свой облик как поэта и человека. Ту нить, по которой позднее будет ткаться легенда. И уж тут цельность образа многое значит. Цельность и его отдельность.
У многих пишущих бывают вещи какие-то непринципиальные. То есть читаешь и видишь — это хорошо и всё правильно. Но таких вещей может быть много, а писателя, поэта не будет (особенно это верно в отношении прозаических произведений). Очевидно, все рассказы должны быть надеты на некий стержень — они вместе должны составлять книгу жизни. И надо быть жёстче к себе. Ежели моральные проблемы совсем не возникают, например, передо мной, — я не должен о них писать. Вопросы морали и психологии человека долгое время пережёвывались в литературе и теперь практически нельзя ничего сделать, не повторяясь. Неверная жена, пожалуйста, было; отец убивает сына — пожалуйста. Различение меж долгом и иными — было!
«Как пруд столицый я говорящий…»
Как пруд столицый я говорящийродил другихВнутри оконных больших разрывовпейзаж кольцом.Я гражданин родился зимойУмру весной в её конце во вторникИ белое лицо у камня будетказаться вдруг живущим.Приложение к шестой тетради
«Глядя в широкое окно…»
Глядя в широкое окно,я серую видал поверхностьДома сидели на бокуи таял снег, и было сыро…Наверное, с своей работыжуя угрюмый воздух,идёт сейчас работник Миша,неся болезненные вздохи.Заходит он этаж на третийи дверь свою он отворяетБегут по полу его детивчерашний крик ртом повторяют.Он ест и борщ, и кашу вместев пустынном уголке у кухниПотом он учит, как сказать им:Моя фамилия Гриценко.Тебя спросят твоя фамилияМоя фамилия ГриценкоПараничев ещё и Ветровтвоя фамилия гласит.Что родило дома и детии Мишу с его этим деломложится он уснуть и спити неестественно храпит.«Напомним, что нас пробегает…»
Напомним, что нас пробегаетнемного по этим местамчто нас возникает и сноваскрываться положено намВ аптечном киоске налевов года отдалённые теСидела Марго королеваи всё продавала в мечте.Закутанный в тряпки густыедо ней приближался отецПомерли мои дорогиестоит тишина у колец…«Свет лампочки табачной…»
Свет лампочки табачнойНемного вялой силыизмученной мочальноедой и сном со снамискорей бы всё кончалосьи этот день листочеки красота без пальцеви ваза на столе…«Я — ведущий деятель чёрной машины одиночества…»