По доносу племянника мужа, которого она пощадила, поскольку тот был очаровательным мальчишкой, так нравившимся ей, люди бальи Осера арестовали Од. Их заинтересовали несчастья, обрушившиеся на всех родственников мадам де Нейра. Гонорий Бенедетти, тогда обыкновенный епископ, случайно оказался в городе, когда шел процесс. Изумительная красота мадам де Нейра напомнила Гонорию о сладостных безумствах его юности. Изящная белокурая особа в изумрудном бархатном платье ответила на все вопросы, запутав его в лабиринте лжи, которой он восхищался, будучи знатоком. И он решил: такой ум, такие таланты не должны погибнуть под топором палача или сгореть на костре, как сгорали все ведьмы. С Од сняли все обвинения, отмыли от всех подозрений. И даже племянник по мужу попросил прощения. Неделю спустя Гонорий пришел к ней в особняк, унаследованный после супруга, которого она отправила в мир, считавшийся лучшим из миров. Надежды Гонория Бенедетти не были обмануты. Эта ненасытная плоть, единственная, которую он вкушал с тех пор, как покинул мирское общество, не оставила у него горьких воспоминаний о совершенной ошибке. Од предложила ему свое тело с радостным неистовством любовницы, а не должницы, уплачивающей свой долг. На рассвете после той безумной и чарующей ночи она сказала ему с сокрушенным видом:
– Жизнь слишком коротка, чтобы терпеть тех, кто портит ее нам. Если бы люди были более мудрыми… мне не пришлось бы их травить. Поклянитесь мне, Гонорий, что вы мудрый человек. Я очень сожалела бы о вашей смерти…
Скрытая угроза скрепила их договор. Да, ведь речь шла именно о договоре. Разумеется, Гонорий спас Од жизнь, которая висела тогда на волоске. Однако их связывало нечто большее, чем обыкновенная признательность. Они были людьми одной породы. Редкой породы, несомненно, опасной, но способной рисковать всем, лишь бы добиться поставленной цели. Породы, которую не могли обуздать ни страх, ни интерес, ни даже любовь.
Шуршание тяжелой материи вывело Од из раздумий. Невысокая тщедушная женщина, сморщенная, как яблоко зимой, сурово смотрела на нее. Од встала, присела в реверансе и представилась. Женщина ответила ей без малейшей теплоты в голосе:
– Беренгерия д’Этреваль. Я мать-аббатиса этого монастыря. Мне сказали, что вы хотели бы встретиться с мадемуазель вашей племянницей?
– Да, мадам моя матушка. Я направляюсь в Реймс. Мой путь пролегал так близко от Молена, что у меня возникло горячее желание повидаться с племянницей.
– Это вполне естественное желание тетушки.
Что-то в тоне аббатисы, одновременно равнодушном и недоверчивом, насторожило Од де Нейра. Она спросила:
– Она в добром здравии?
– Да.
– Позволите ли вы встретиться с ней?… О, это будет короткая встреча. Я знаю, сколь строг устав святого Бенедикта. Да, восхитительно строг!
– К сожалению, нам не удалось убедить в этом Матильду. Возможно, вы сумеете вложить хотя бы немного здравого смысла в эту молодую строптивую головку.
– Я буду стараться изо всех сил, матушка.
– Вам придется постараться. Не буду скрывать от вас, что если бы не откровенное отчаяние и настойчивость ее дорогого дядюшки, боявшегося за целомудрие и душу своей кровной племянницы, опекуном которой он был, мы охотно обошлись бы без такой обузы. С самого своего приезда к нам она постоянно укоряет нас, жалуется, бессовестно лжет. Мы как благословения ждем того дня, когда родственник решит выдать Матильду замуж.