Парень со знанием дела ввел ей наркотик, а затем укололся сам. Игла воткнулась в ее нетронутую, девственную вену, но Лаура почувствовала лишь легкий укол, подобный укусу насекомого. Она с усилием помассировала вздувшуюся кожу у сгиба локтя, но наркотический яд так и не проник в отжившее тело и не растворился в мертвой крови. Лаура подняла на этого мальчика смутные глаза и приняла тот факт, что в ее скитаниях возможен только один исход. Она легла рядом с ним на кровать, терпеливо подождала, пока наркотик разойдется по его венам, а затем приникла к шее и выпила отравленную героином кровь. Глядя на его безжизненное тело и ранки, плачущие кровью, Лаура ощутила острый укол сожаления, ставший куда более болезненным, чем укол шприца, и разрыдалась.
– Я убила тебя, мой обреченный мальчик, – всхлипывала она его кровью. – Неизвестно только, кто из нас мертвее…
Лаура оплакивала его недолго, понимая, что нужно беречь силы. Она откинулась на кровать, сглотнула кровь и стала ждать рассвета. Девушка рассматривала пятна на грязном потолке, пока тот не принялся мерно вращаться. Сладостный дурман вскоре начал кружить ей голову. Лаура уплывала в далекие дали, ее сознание успокоительно туманилось, и надрывная боль, терзающая душу, наконец-то ушла. У нее промелькнула мысль, что Эдгар, наверное, гордился бы ею, если бы сейчас видел. Но Лаура старалась не думать о нем, чтобы не проявить малодушие и не спасовать, не отступить от намеченной цели. Вскоре сквозь туман своего оцепенения она почуяла рассвет.
Девушка выбежала на улицу, увидела солнце, и его лучи вмиг пронзили ее взор. Глаза Лауры оставались широко раскрытыми, но их глубина подернулась бледной пленкой, которая сделала взгляд непроницаемым. Солнце стало черным, и теперь Лаура видела его словно через заслон своего сознания. Но силы покинули ее, и она упала как подкошенная. Лаура лежала на асфальте совсем как мертвая, и в ее остекленевших глазах застыло расколотое солнце. Ее тело вскоре подобрала машина «Скорой помощи» и отвезла в морг.
Джемайма была дома, когда ей неожиданно позвонили и вызвали на опознание тела сестры. Лаура была достаточно осмотрительна, чтобы не брать с собой документы, но ее узнал судебный врач, знакомый ее отца Филиппа. Он засомневался, так как помнил малютку Лору Уэйн блондинкой, но решил на всякий случай позвонить Джемайме.
Ночью накануне Джемми видела странный сон. Лаура будто бы находилась в их доме, стояла в дверях, одетая в легкое летнее платье.
– Прощай, Джемми, – прошептала сестренка, медленно отдаляясь от нее.
Входная дверь сама собой распахнулась, и Лаура отступила в сумрачный туман, обнимающий ее за открытые плечи. Она бледным мотыльком выпорхнула в ночь, став невидимой, словно сама превратилась в туман.
Джемайма во сне смотрела ей вслед и не могла ничего сделать, она очнулась, лишь когда Лаура скрылась с глаз. Дверь хлопнула, и сестра безвозвратно исчезла, ее следы затерялись в непроглядной мгле.
«Ей, наверное, очень холодно там, – глупо подумала Джемми. – Она ушла в одном платье, а ведь уже осень…»
Утром в их доме пронзительно зазвонил телефон. Джемайма была уже на шестом месяце беременности, и, если бы патологоанатом знал об этом, он бы, возможно, не стал ее тревожить. Но она подошла к телефону и тут же примчалась в морг, ни на секунду не поверив в смерть сестры.
Тело лежало на столе, и из-под белой простыни высовывались темные спутанные волосы – как черная клякса.
– Это не моя сестра, – сказала Джемайма дрогнувшим голосом. – Она блондинка.
– Волосы можно покрасить всего за час, – возразил врач и откинул простыню.
Джемайма видела лицо Лауры, но не узнавала. Та лежала мертвая и бесчувственная, точно в оболочке из целлофана. Ее тело блестело, как замороженное, кожа отливала синевой, рот потерял очертания от размазанной помады, а растекшаяся вокруг глаз краска и слипшиеся ресницы скрывали в тени половину лица. У этого существа словно не было лица, глаз и губ.
– Это не моя сестра, – в страхе повторила Джемайма.
– Посмотрите внимательно, мисс Уэйн. Быть может, у вашей сестры есть какие-то особые приметы? Родинки?
Джемми припомнила у Лауры родинку на плече, а еще на ступне, и с ужасом убедилась, что приметы совпадают.
– От чего она умерла? – спросила Джемайма врача с неестественным спокойствием.
– Вскрытие еще не делали, но похоже на наркотики, – ответил патологоанатом и поднял распухшую левую руку покойницы, указав Джемайме на лиловый кровоподтек. – Вот видите, это след от укола.
Ощутив внезапную дурноту, Джемми отклонилась к белой стене морга и инстинктивно обняла свой живот. Что-то невозвратимо отмирало в ней вместе с гибелью любимой младшей сестренки. И кажется, Джемайма знала, кто виноват в ее смерти.
– Лолли! Что он с тобой сделал? Я убью этого подонка! – шептала она вне себя от горя, не в силах кричать.