Полнолуние

Несколько мгновений Эдгар смотрел на Лауру, борясь с желанием. Как же ему хотелось сорвать с нее одежду и заключить в объятия, целовать каждую клеточку ее нежного тела, снова обладать им. Но он понимал, что, если сейчас уступит ее отчаянному порыву, Лаура его потом не простит. Один раз он уже поддался страсти, и повезло, что девушка этого не помнит. Все станет еще хуже, если она узнает.

– Нет. Так я не хочу, – решительно заявил он, – особенно когда ты в подобном состоянии. Я хотел бы, чтобы у нас это произошло по любви. Ты ведь тоже меня любишь, только не осознаешь этого. Я готов подождать.

– А я думаю, тут дело в другом! – воскликнула Лаура. – Ты завел меня от скуки, как игрушку, и я не понимаю, кто я тебе. Для меня не секрет, что ты видишь во мне свою дочь. И хочешь возродить ее во мне.

Повторное упоминание о его дочери разозлило Эдгара. Лаура была ровесницей Магды, но она всегда будет казаться ему старше, чем была его плоть и кровь, когда он похоронил ее в замковом склепе. Он не видел в Лауре дочь и не мог видеть. У его любви к ней была иная природа – мужская и чувственная.

– Тебе не понять. У тебя не было детей. И никогда не будет, – сурово произнес Эдгар и прикусил губу: он сразу понял, что сказал лишнее.

И нанес удар по больному месту. Не то чтобы Лаура мечтала о детях, тем более в таком юном возрасте, но сама мысль о том, что ей это недоступно, причем необратимо, тяготила.

– А кто в этом виноват? – сорвалась она на крик. – Ты сознательно лишил меня возможности иметь детей. Решил, что если я не могу родить от тебя, то у меня не будет ребенка ни от кого! Я нужна тебе девственницей в твоей безраздельной власти.

– Я больше не хочу детей, в моей нынешней жизни вполне довольно тебя одной. – Эдгар попытался объяснить ей свои мотивы, но непоколебимое спокойствие в его размеренной речи звучало для Лауры издевкой. – Я уже проходил через это, и у меня нет желания повторять сей опыт. Более того, если бы мне вздумалось вновь заняться воспитанием ребенка, я забрал бы тебя у матери, которая отказалась от тебя еще до твоего рождения. И ей было абсолютно все равно, что с тобой станет. А что касается тебя, моя милая, неизвестно, была ли ты вообще способна иметь детей. Ты ведь не совсем человек, Лаура. Ты посмертный ребенок, тебя даже не было видно на аппарате УЗИ.

– Не оправдывайся! Я была обычной девушкой. У меня шли месячные, как у всех женщин! У меня была своя собственная жизнь!

Ее лицо вспыхнуло – целомудренная Лаура стыдилась говорить с ним о таких вещах. Чтобы сгладить неловкость, она вскочила с кровати и принялась нервно ходить по комнате.

– У тебя нет ничего своего, – сказал ей Эдгар, и в его мягком, бархатном голосе отчетливо обозначились металлические нотки. – Ты просто сгусток моей крови, отражение моих мыслей, плод моего воображения. Я нахожу в тебе только то, что хочу видеть. И прошлого у тебя нет. Тебе дано лишь то, что ты получила от меня и Элеоноры, волей-неволей.

Лицо у Лауры стало ожесточенным и в то же время трогательным, как у человека, вынужденного постоянно терпеть мучительную боль.

– Я больше не могу так жить, это невыносимо. Я не хотела быть вампиром, ты насильно обратил меня. Ты разбил мои мечты в кровь! Уничтожил во мне человека, сделал меня убийцей, превратил в чудовище. Пропади оно все пропадом!

Она схватила со стола вазу и со всей силы швырнула в зеркало. Стекло задрожало, пошло трещинами, и по комнате пронесся сверхъестественный ветер.

Лаура смотрела на Эдгара тяжело дыша, и в ее голубых как незабудки глазах отражались разбитые осколки ее грез.

Перед ним внезапно предстал призрак Элеоноры во плоти и открылся отнюдь не ангельский характер девочки. Он всегда считал, что кроткий и сговорчивый нрав Лаура унаследовала от своего отца-психотерапевта, что Эдгара полностью устраивало. Но все-таки она была дочерью и взбалмошной Элеоноры, как ни крути.

– Ты такая же истеричка, как твоя мать, – холодно бросил он. – Никогда больше так не делай. Не смей, слышишь? Нельзя шутить с магией.

В ответ Лаура развернулась и вышла из дома, на прощание хлопнув дверью. Это была их первая серьезная ссора. Первоначальный детский восторг у Лауры сменился депрессией, а затем бунтом: она миновала этап отрицания и вступила в стадию гнева.

На закате входную дверь в их доме открыла девушка, лишь отдаленно похожая на Лауру. Перед Эдгаром предстала особа в черном платье в готическом стиле, и волосы у нее тоже были черные, длинные и прямые, – настолько черные, что отливали переливчатым серебром. Темные тени и подведенные брови делали ее глаза огромными и тревожными.

Эдгар посмотрел на Лауру с явным неодобрением.

– Ты стала похожа на Мортишу Аддамс[5]. Зачем ты это сделала? У тебя были очень красивые волосы, такие мало у кого встретишь.

– Я устала быть бледной тенью с твоих выцветших портретов и не вижу смысла скрывать свою сущность, – ответила она с вызовом. – Кроме того, черный сейчас в моде, поэтому я покрасила волосы.

– Мне всегда больше нравились блондинки, – недовольно сказал Эдгар, не успев привыкнуть к ее новому облику.