Полнолуние

Эдгар не видел ее внутреннего надлома, зато замечал, что подопечная остановилась в своем развитии, и это вызывало его недовольство. Он оправдывал поведение Лауры тем, что поспешил с ее обращением. Иногда Эдгар задумывался о том, что было бы, если бы он набрался нечеловеческого терпения и изменил сценарий с самого начала. Ему следовало бы свести знакомство с Лаурой, не открывая правды о себе, обольстить и добиться ее любви. И только тогда поведать страшную правду, уговорить следовать за ним, добровольно отречься от небесного спасения души ради вечной жизни на Земле. Так Эдгар поступил бы честно, но это была бы совсем другая история. Вероятно, опутанная его сетями девушка вскоре дала бы согласие, но даже месяц соблазнения показался бы Эдгару бесконечным и тягостным. Истомленный ожиданием, он не доверял себе. Его тяга к Лауре была всепоглощающей, он не смог бы находиться рядом и постоянно сдерживать желание выпить ее кровь. Вот почему он предпочел обратить ее в первую же ночь и сделать подобной себе. Кровь, которую он перелил Элеоноре, чтобы дать Лауре жизнь, и родство их душ предопределили ее судьбу.

Исход все равно был бы один, но Лауре думалось, что она вольна выбирать свой путь. Эдгар совершил насилие над ее личностью, и сейчас в душе девушки зрел протест. Она не принимала новую сущность и предназначение. Мягкая и ведомая по натуре, Лаура во всем слушалась Эдгара, однако убивать для нее было мучительно. Каждый раз после гибели очередной жертвы ее захлестывало отвращение к себе, и слезы сами лились из глаз. Лаура идеализировала прежнюю жизнь, тоскливую и пустую, когда она была обычной девушкой. Она могла есть и пить, спать без ощущения умирания. Ей казалось, что тогда она жила счастливо, пока не явился Эдгар и не забрал в сумрак, не обрек на бессмертие, без малейших сожалений погубив ее душу. Лаура боялась, что когда-нибудь он окончательно опустошит ее, а затем стряхнет со своего плеча, как мимолетную пыль, и отправится дальше, переступая через столетия, к краю вечности.

Как-то днем Лаура лежала на кровати, в очередной раз погружаясь в пучину своих страданий, когда это заметил Эдгар. Частые перепады ее настроения бесили его, как и нескончаемые слезы. Он не понимал, почему Лаура несчастлива рядом с ним, чего ей не хватает. Подобное уже происходило в его прошлой жизни, и Эдгару было неприятно вспоминать, как оборвалась его земная любовь.

– Что опять случилось? – спросил он с нескрываемым раздражением. – Почему ты плачешь?

– Мне скучно здесь!

– Ты же сама хотела, чтобы мы жили в Лос-Анджелесе. Давай куда-нибудь уедем, например, в Мексику. Там скоро будут праздновать День мертвых.

– Тебе не надоело постоянно бежать? – спросила Лаура с ядовитой злобой.

– А тебе не надоело дни напролет страдать, лить слезы или красить ногти? – не выдержал Эдгар. – Тоска рядом с тобой загробная! Займись чем-нибудь полезным, например, выучи новый язык. Ты отнюдь не глупа, я знаю! У тебя полно свободного времени, ты ничем не обременена. И почти не испытываешь усталости, как смертные.

Лаура подняла на него наполненные слезами глаза.

– Я учила немецкий в школе.

– Очень хорошо, но этого недостаточно. В твоем распоряжении целый мир и бесконечное время, а ты не хочешь приложить ни малейших усилий, чтобы стать умнее или сильнее.

Его слова вызвали у Лауры вспышку жгучего возмущения.

– С чего это ты взялся меня воспитывать? Я не твоя дочь!

– Почему нет, если твои родители совсем тебя не воспитывали? – парировал Эдгар.

– Да у меня их все равно что не было! – разрыдалась она. – Лучше бы не было меня! Лучше бы я вообще не родилась! Зачем ты позволил мне появиться на свет?

Эдгар смотрел на Лауру, свернувшуюся клубочком на их большой кровати, и видел несчастного ребенка, лишенного любви, такого же, каким когда-то был он сам. Она выросла, но в душе так и осталась обделенной маленькой девочкой. В Эдгаре всколыхнулась жалость, и он захотел утешить Лауру, согреть, возместить ей ту нелюбовь.

– Не говори так, – смягчился он и присел на край кровати. – Я буду любить тебя за них обоих. Ты мое счастье, мое творение. Я люблю тебя так сильно, как ни один смертный любить не способен. Ему никакой жизни не хватит, чтобы испытать подобное.

Эдгар наклонился к ней и поцеловал томным глубоким поцелуем, однако это вызвало у Лауры новый приступ рыданий. Он не обладал эмпатией в достаточной степени, чтобы понять раздирающие ее тайные желания. Эдгару хотелось, чтобы Лаура сама сделала первый шаг к сближению, он с любопытством наблюдал за ее метаниями и внутренними противоречиями.

– Сделай это, – выдавила она, когда Эдгар оторвался от ее губ, и уточнила в ответ на его вопросительный взгляд: – Ты знаешь, о чем я! Тебя не волновало мое мнение, когда ты изменил мою судьбу, превратил в кровожадного монстра. Давай же, иди до конца! Ты говорил, что хочешь меня, так возьми.