Полнолуние

— Новое поколение — вплоть до полного околения — выбирает кефир, СПИД и сникерс! А мне, если кого интересует мнение чистокровного интеллигента, с хорошей родословной и видами на качественный приплод, то это кефир уже во где! — и Аполлинарий с ожесточением постучал себя дипломатом по голому темечку. — Каждый божий день — кефир! Вы себе это можете представить?! С утра кефир! Вечером — кефир! Ночью и то кефир постоянно сниться… Жена говорит: ночью проснусь гляну на твою… лицо и до утра глаз сомкнуть не могу — плачу! А проснешься, так вообще!!! И… НИЧЕГО! Ну, это ж надо, а?

— Я себе представляю, — хмыкнул снисходительно Мефодий милостиво отпуская штаны Аполлинария на волю, лишь для того чтобы облизнуть палец и многозначительно поднять его вверх. — Ветер северный! Крепчает, гекзаметр за гекзаметром… Будем жечь костры!

— А может не стоит? — жалобно спросил Аполлинарий Грызюк, внутренне ни на что уже не надеясь, но на всякий случай доставая из дипломата пакет кефира. — Может тяпнем по маленькой, и все обойдется?

— Тяпнем, как не тяпнуть, — примирительно проворчал Мефодий доставая из кармана спички. — Мы на радость всем буржуям мировой пожар раздуем!!!

— Эй, цихлозомы плавучие! Сырники имеете? Куплю по курсу: за три сырника — пять рулонов туалетной бумаги, — внезапно вынырнул из тьмы вежливый мальчик в голубом, с типично крапленым взглядом.

Мефодий Угуев лишь улыбнулся загадочно, но многообещающе, с явным намеком, словно певец обнаженного соцреализма, вкладывающий в уста лелеемого бессмертного образа свинарки-подвижницы текст тезисов научной конференции энтузиастов тотального превентивного осеменения, и лукаво произнес:

— А гобоем по пюпитру, эт-т-таким стокат-т-то?! И затем арпеджио в рояль?

Голубого словно ветром сдуло.

— Какой вы однако не коммуникабельный, — судорожно вздохнул Аполлинарий Грызюк, провожая затуманившимся взором растаявшего во мраке и на всякий случай пряча кефир обратно в дипломат. — А может у мальчика было тяжелое детство? И когда его сверстники пугали раскрепощенным интеллектом в темных подъездах поздних прохожих и пили дешевый портвейн в подворотнях — он тем временем болел свинкой и был оторван от воспитательной роли коллектива… А вы теперь его хотите по пюпитру, да еще и гобоем…

— Ты лучше о себе подумай! Вон уже совсем стемнело, скоро морозы ударят… Марш за хворостом! А я пока ямку выкопаю — будем в золе картошку печь, — примирительно проворчал Мефодий поигрывая спичечным коробком.

— Насчет хвороста я не специалист, но тут недалеко забор есть, застенчиво прошептал Аполлинарий, — я пару досок от него оторву… которые посуше.

— Дуй, пока не похолодало! — Мефодий присел на корточки и, держа в одной руке спички, свободной стал копать ямку посреди маленькой неухоженной клумбы, на которой росли одни только крупные сизые баклажаны, напоминающие Мефодию почему-то гипертрофированные фаллические символы.

Закончив копать Мефодий подивился на творение рук своих и в который раз поразился: сколь плодородна почва в этих краях…

А МЕЖДУ ТЕМ!!! В пампасах вообще ни черта не росло! Кроме травы, естественно.

На местной же почве одних минеральных удобрений был слой сантиметров пятнадцать!

Мефодий лег навзничь рядом с ямкой и стал смотреть на звезды, а они заинтересованно взирали на Мефодия, и была между ними некая общность: Мефодию в принципе было плевать на звезды, как впрочем и им на Мефодия это сближало и делало Мефодия сопричастным с глобальными галактическими процессами.

— Вот! — радостно пыхтя просопел воротившийся с боевого задания Аполлинарий Грызюк. — Я тут еще плакатик прихватил, они горят не особенно ярко, но зато синим пламенем и дают в остатке много золы.

На плакате во весь рост был изображен давешний голубой парнишка, который в субтитрах радостно сообщал:

Кто хранит невинность в банке
Застрахован от сюрпризов.
Кто хранит невинность в танке
Сам для многих стал сюрпризом!

А с обратной стороны на плакате крупными красными буквами было написано: «НЕ БЛУДИ!» и изображен был здоровенный в сексуальном плане мужик — весь, словно в смирительную рубаху, запакованный в специфическое резиновое изделие, но имевший при этом некоторое сходство одновременно с Мефодием Угуевым и теми баклажанами с грядки на которой он сам в данную минуту возлежал.

— Сгодиться? — с робкой надеждой спросил Аполлинарий Грызюк.

— На три четверти, си бемоль! — вздохнул Мефодий и чиркнул спичкой…

Тут же на огонек прилетала ночная бабочка.

— Эй стратосферные, ацидофилен есть? За стакан ацидофилена могу не сходя с места отдать самое дорогое, что у меня есть…

— А? — сказал Аполлинарий Грызюк.

— …билет в оперный театр — на дневной сеанс!

— На какой? — вежливо поинтересовался Аполлинарий непроизвольно сглатывая слюну.

— Чио-чио-сан!