Полнолуние

Голуб помнил себя только бездомным бродягой, который с детства стоял на шухере по приказу старших воров. К своим тридцати годам он накопил бесценный опыт нелегальной жизни. Так что ему удалось добраться из-за Урала на Подолье, избегая милицейских облав и военных патрулей. Оказавшись наконец в Каменце-Подольском, пристроился к одинокой молодухе. Она выписывала скучные казенные справки в какой-то конторе, подрабатывая при этом проституцией, потому что жить же как-то надо. Задобрив пассию золотой цепочкой, Голуб через нее начал зондировать возможность скинуть все свое рыжье оптом.

Новая подружка вела себя осторожно, что выглядело вполне понятно. Посему через несколько дней все-таки свела своего кавалера с барыгой. Дальше Голуб перестал таиться, объяснив, что товар товаром, но он щупает тут выходы на Жору Теплого либо кого-то из его людей.

Сперва барыга сделал вид, что не при делах. Потом, когда Голуб всуе вспомнил несколько прозвищ общих с Теплым знакомых, новый приятель взял время подумать. Пришлось ждать три дня. Причем, выходя в город, чувствовал за собой присмотр невидимых глаз. Наконец пассия указала место встречи. Когда начал собираться, не укрылось: девица вздыхает с облегчением. Вряд ли жаждет возвращения кавалера.

Вот при таких обстоятельствах Голуб оказался в небольшом старом домике под самой скалой, на которой раскинулся старый город. Задний двор почти вплотную упирался в отвесную стену каменного обрыва, поросшую кустами. Впереди, совсем близко от калитки, сверлила речные камни неглубокая вода быстрого Смотрича. Тут ему выделили маленькую, похожую на кладовку комнатенку. Рядом спала горбатая, похожая на сказочную упыриху баба, и слышно ее было только тогда, когда она молилась. В остальное время бабка или работала во дворе, или чем-то гремела в доме. Кормить гостя не забывала, но ни одного слова Голуб за все время из нее вытащить так и не сумел.

А на вторую ночь тот, кого он так долго искал, появился.

Послышался шум — скрип дверей, громкие шаги, топот. Подскочив, Голуб сел на лежаке, собрался окликнуть бабу, потому что не знал, кого еще. Открыл было рот — не успел. Глаза ослепил луч фонарика, в лицо врезался кулак. Били точно, прицельно, одновременно расквашивая нос и рассекая губу. Но этот удар не повалил, в другой раз влупили в грудину — не молотом, но все равно сильно. Когда Голуб пошатнулся, крепкое колено тут же уперлось в пах, отчего тот, не сдержавшись, заскулил, а в лоб уткнулось револьверное дуло.

— Кто послал? Кто приказал? Говори, пидор, говори сейчас же!

Голос Теплого узнал сразу. Его трудно с кем-то спутать. Но сказать в ответ ничего не успел — коротко замахнувшись, Жора врезал дулом по лбу, теперь струйка крови потекла еще и из брови, быстро залив левый глаз.

— Кто прислал? Кому служишь, падла? Смерти захотел? Смерти, смерти?!

— Не надо… Теплый, это я…

— Вижу! Все я вижу! По мою жизнь прислали тебя, а? Говори, пидорюга!

— Ты что! Жора! Ты что, это же я.

— Прислал тебя кто?!!

— Скажу!

Дуло отодвинулось. Луч уже не бил в глаза. Сделав шаг назад, Теплый спросил не так злобно:

— Валяй. Исповедуйся. Чего меня искал? Завалить?

— Я к тебе. — Голуб вытер кровь с лица. — Некуда больше идти. Мне самому приговор огласили. Еще никто не знает, что я Балабана… того…

— Балабана? Прошу Балабана? Ты? Чем докажешь, Голуб?

— Слушай… Поверь мне, Теплый… доказать не могу. Мы были один на один, там, в тайге. С нами был еще один… Не наш, Офицер…

— Почему офицер?

— Кликуха. Политический, с войны… Посадили за какую-то глупость, не имеет значения… Он с нами бежал, Балабан такое решение принял. Где сейчас Офицер — не знаю. Из тайги мог не выйти. Но даже если вышел — не свидетель. Хер знает, куда его понесет. Тебе придется мне поверить, Теплый.

— С какой радости я должен верить тебе?

— А с какого перепугу ты решил, что я хочу тебя замочить?

Луч снова ударил Голубу прямо в глаза.

— Ты знал, где меня можно найти. Слухи ходят — приговор мне вынесли, Балабан и другие авторитетные воры под этим подписались. Где гарантия, что тебя из-за колючки не вывели спецом, чтобы вышел на меня и исполнил? Могли впрячь тебя в дурное дело, ох могли.

Голуб снова стер кровь, вытер руку о штаны.

— Хотел слушать — слушай. Грохнешь меня — вали, черт с тобой. Только кто ты? Большой авторитет? Сейфы до войны ломал, потом оскоромился мокрым. Масть неподходящая, чтобы все воры нашей большой страны спали и думали, как бы так Жору Теплого подрезать за то, что ссучился. Ты один такой? А вот ни хрена! На каждого время тратить — мозоли собьешь. Где искать — знаю, потому что люди с воли тебя вычислили. Следы оставляешь за собой, Теплый. В твоем… нашем с тобой положении это нехорошо.

— Нет ничего нашего с тобой, Голуб.