Полный газ

Джек так горд трудами рук своих и так доволен, что слезы, катящиеся по вздернутому носику Бет, застают его врасплох. Мгновение поколебавшись, он обнимает ее – не только из желания утешить.

Бет вытирает мокрые щеки руками, трогательно, совсем по-детски, шмыгает носом.

– Как бы я хотела ее вернуть! Она ведь не только тебя любила. Она любила и меня, и гораздо сильнее, чем я заслуживала. Если бы я любила ее так же, как она меня, – сейчас она была бы жива!

– Нет, – говорит Джек. – Это неправда.

– Правда. Я предчувствовала, что с ней будет, если она уедет. Надо было в ногах валяться у твоего отца, чем угодно заклинать, чтобы он вернул ее домой. Я же знала, что одна она не выживет. Что не справится, что вся эта дрянь в голове возьмет над ней верх. Знала – и все равно ее отпустила. Что я за человек после этого?

Джек обнимает ее обеими руками, крепко-крепко.

– Не плачь, Бет! Ты же не виновата, что она поскользнулась в ванне!

Бет издает странный звук – что-то среднее между всхлипом и карканьем – и обнимает его в ответ. Он чувствует, как содрогается ее крепкое, ладное тело.

– И потом, – добавляет Джек, – ты помогла мне с цветами. Посадила их вместе со мной и этим показала ей, как много она для тебя значила. Цветы – лучший способ сказать «прощай».

8

Очнувшись от беспокойного, жаркого сна, Джек понимает, что заболел. Что-то страшно давит в груди. Он садится на краю кровати, во тьме прислушивается к себе. Осторожно пробует кашлянуть – в груди что-то сипло клокочет.

«Меня надо полить», – думает он. И тут же хмурится. Откуда такая мысль? Попить, а не «полить» – вот что ему нужно!

Он идет босиком по дощатому полу. На пороге комнаты останавливается, стучит себе кулаком в грудь и снова кашляет, прочищая горло. Изо рта вылетают на ладонь какие-то коричневые частички. Кровь? В полумраке Джек так и эдак поворачивает руку и наконец решает, что это земля.

Пошатываясь, он бредет вниз по лестнице. Давление в груди нарастает, предвещая новый взрыв кашля. Снизу доносятся голоса, – но очень отдаленно и глухо, словно уши забиты землей.

На нижней ступеньке Джек сгибается пополам и хватается за колени – его настигает сильнейший приступ кашля. Он кашляет и кашляет… и вдруг чувствует, что что-то застряло у него в горле. Пытается вдохнуть – и не может. Он задыхается! Что-то жесткое, волокнистое засело в глотке и перекрывает путь воздуху. Джек распахивает рот, сует туда два пальца, чтобы стошнило, и чувствует, что из горла у него торчит что-то вроде проволоки. Хватает эту «проволоку» двумя пальцами и тянет. Хрипя, давясь, истекая слюной, вытаскивает из себя… судя по всему, корень: жесткий, коричневый, весь в земле, поросший мелкими волосками. Он тянет и тянет, корень выходит и выходит, и все никак не кончается, и наконец изо рта выныривает зеленый стебель с парой набухших зеленоватых почек, и на стебле – ниточка слюны.

С ужасом и омерзением Джек отбрасывает его, поворачивается и мчится на кухню. Он в панике, хочет позвать на помощь, еще сильнее хочет прополоскать рот и смыть вкус земли – и, как часто случается во сне, бежит по комнатам, которых нет. Пробегает через комнату, где сняты полы: под ними видна голая земля, и кто-то уже выкопал в ней могилы. Пробегает через комнату, где Бет нежится в чугунной ванне, вытягивает и неторопливо намыливает розовую ногу. Вместо бруска мыла в руке у нее цветок. «Герань! – думает Джек; эта мысль поражает его с какой-то сверхъестественной силой. – Герань!» Бет спрашивает, не хочет ли он помыться с ней вместе, но он бежит дальше. Влетает в распахнутую кухонную дверь, кидается к раковине, поворачивает кран. Смеситель подпрыгивает, в нем что-то урчит, и несколько секунд спустя начинает литься, пузырясь, ржавая вода. Джек в изумлении смотрит на нее. Вода становится все темнее, все гуще – но это не кровь: нет, эта темная липкая жидкость пахнет вскопанной землей.

– Умойся, Джек, – ласково говорит мать и, схватив его за волосы, толкает лицом под кран.

От холодной воды Джек просыпается.

Он стоит, покачиваясь, у кухонной раковины, набирает в сложенные лодочкой руки чистую, свежую, ледяную воду и плещет себе в лицо. С каждой пригоршней ночной кошмар смывается и уходит прочь. Во сне ужас кажется реальным, как сама жизнь, – даже, пожалуй, в чем-то реальнее, убедительнее жизни. Стоит проснуться – и кошмары тают, как снежинки на руке. Джек наклоняется, пьет прямо из крана; и к тому моменту, как выпрямляется и утирает губы, сердце уже не колотится, и ничто больше его не беспокоит. Просто хочется спать. Он знает, что опять ходил во сне, потому что не помнит, как оказался на кухне, – но образы из сна путаются, мутнеют, меркнут, и скоро не остается ничего, кроме нагой, розовой, распаренной Бет в горячей ванне. Часы в микроволновке показывают 1:03.