Полный газ

– Класс, – говорит полицейский. – Еще и замок сломан. Ну и дыра! Может, и повезло ей, что упилась насмерть до того, как кто-нибудь явился сюда и ее пришил!

– Здесь мой сын, – произносит Хэнк тем мягким тоном, который пугает сильнее любого крика.

Коп покаянно стукается лбом о стеклянную дверь, пристыженно оглядывается через плечо.

– Ох, черт! Извини, ради бога!

Джек вынимает изо рта белую палочку, оставшуюся от «сладкой сигареты», и поднимает жестом, который, как он надеется, должен означать: «Все нормально, я не обижаюсь».

Однако по дороге к грузовику Джек обнаруживает, что руки у него липкие от леденца. Говорит: «Я сейчас» и возвращается в квартиру помыть руки.

В крохотном закутке стиснуты вплотную розовая ванна, унитаз и раковина, непонятно как уместившаяся между ними. На ванну, где утонула Блум, Джек старается не смотреть, намеренно отводит взгляд, чтобы даже в зеркале ее не увидеть. Вместо этого смотрит в раковину – и видит, что в стоке запутались несколько длинных волос. Волосы матери. Спутанные, грязные, они напоминают волокна корней: неприятная мысль. Джек открывает кран, трет руки под тепловатой водой, мылит брусочком мыла. Вдруг останавливается и принюхивается к своим намыленным рукам, пытаясь вспомнить, где же недавно встречал этот запах – сладковато-острый аромат герани.

12

Перед тем как возвращаться домой, они заезжают еще в одно место. Хэнк сворачивает на стоянку при магазине под названием «Мото-ярость», Коннор выбирается из кабины и, хромая, заходит внутрь, а Джек с отцом остаются вдвоем.

Хэнк откидывается на сиденье, высунув руку в окно, и смотрит на сына долгим ласковым взглядом. По радио гнусавит какой-то кантри-певец.

– Что ты знаешь, Джек? – спрашивает отец.

Сердце у Джека пропускает такт. В первый миг ему кажется: отец каким-то образом догадался о той ужасной уверенности, что формируется сейчас в его мыслях.

– Ничего, – отвечает он. – Вообще ничего не знаю.

– Ну, это не так, – говорит отец. – Ты знаешь свои конституционные права. Умеешь полоть огород и водить грузовик. Умеешь стрелять. Знаешь, как собрать бомбу из говна и палок. Знаешь, что мать любила тебя, что она бы за тебя умерла.

– Это правда? – спрашивает Джек.

– Что правда?

«Что она за меня умерла?» Однако этого Джек не говорит. Только спрашивает:

– Правда любила? Она ведь ушла. И упилась насмерть, как сказал полицейский. И принимала… как его… клоспин.

Отец сухо, безрадостно смеется.

– Клозапин. И тебя накачала бы этой дрянью, если бы я ей позволил! Официальная медицина рада была бы всех нас посадить на эти таблетки для психов. Чтобы мы были послушными и довольными. Не задавали вопросов. Не сопротивлялись. – Он смотрит в открытое окно, барабанит пальцами по стальной раме. – Но, конечно, она тебя любила – по-своему. Материнская любовь сильна, корни ее уходят глубоко в землю, и легко ее не выкорчуешь. Никто не может заменить мать. Хотя… ведь есть Бет. Видит бог, Бет тебя любит как родного. И сама она достойная женщина, образец для других. Настоящая праведница. Я рад, что в твоей жизни есть Бет, сынок. Эта девушка умеет держать руки чистыми.

– Конечно, – отвечает Джек. – Руки она моет с мылом!

И, к собственному удивлению, смеется хриплым, каркающим смешком. Смеется, потому что вдруг вспомнил, где в последний раз чувствовал сладкий аромат герани. Знал бы папа, о чем он сейчас думает, – быть может, решил бы, что посадить сына на клозапин – не такая уж плохая идея!

Отец хмурится, в этот момент открывается дверь «Мото-ярости», и появляется Коннор. Он тащит большую белую пятидесятигаллоновую канистру жидкого нитрометана. За ним идет мужик в футболке с Lynyrd Skynyrd и с другой такой же канистрой. Хэнк выходит из машины, открывает кузов и помогает загрузить купленное.

– Если что, у меня на складе лежат еще две, вас дожидаются, – сообщает мужик в футболке. У него клочковатая борода, больше похожая на щетину, и волосы на голове торчат в разные стороны. – Коннор, не могу дождаться, когда же увижу тебя на гонках! Не пора ли снова сесть в седло, а?

– В августе ищи меня в Каледонии. Только смотри не моргай, а то пропустишь!

– Классно, братишка! И на том же твоем «Роудраннере»? Ну это будет бомба!

– Ты даже не представляешь, какая! – отвечает Коннор и ухмыляется во весь рот.

13

Свинья опоросилась, и теперь после обеда Джек ходит в свинарник, носит поросятам шкварки. Поросята прыгают вокруг него, словно танцуют на тоненьких ножках. Затем он иногда ложится вздремнуть на мягкой траве возле свиного загона и дремлет под их пронзительный девчачий визг – такой, словно с детей живьем сдирают кожу. И сейчас, облокотившись о забор и вываливая шкварки из пакета, Джек хочет спать и потому не сразу замечает, что одного поросенка недостает. Четыре поросенка прыгают, скаля мелкие зубки в гротескных ухмылках, у его ног, а должно быть пять. Мать их, стотридцатифунтовая туша, в дальнем конце загона фыркает и дергает ухом, отгоняя мух.