Полный газ

Кэл воображал реку горящей травы, представлял, как она рассыпает искры, как взлетают в воздух, кувыркаются и падают обрывки горящих стеблей. Образ был такой яркий, что, прикрыв глаза, он, кажется, даже ощущал запах – вонь горящей зелени, мерзкий и сладостный запах конца лета.

А если огонь погубит его самого? Или обрушится на Бекки? Что, если она лежит сейчас где-нибудь без сознания – и очнется от того, что пламя жжет ей волосы?

Нет. Бекки должна остаться в безопасности. И сам он тоже. Вот что придумал Кэл: он напугает траву, сделает ей больно, покажет, что с ним лучше не шутить, – и тогда она его отпустит. Отпустит их обоих. Ведь каждый раз, когда влажный стебель касался его щеки, Кэл чувствовал, что трава его дразнит, играет с ним.

Поднявшись на ноющих ногах, он начал рвать траву. Это оказалось нелегко – трава была старая и жесткая, с острыми краями, резавшими руки; однако он вырвал несколько стеблей, свернул их в нечто вроде бублика и опустился перед ним на колени, словно кающийся грешник перед личным алтарем. Достал одну спичку, чиркнул по коробку, прикрывая ладонью, чтобы ее не задул ветер. Вспыхнуло пламя. Кэл держал спичку у самого лица, так, что чувствовал запах горящей серы.

Едва он поднес ее к тяжелой влажной траве, пропитанной соками, гнущейся под тяжестью никогда не высыхающей росы, – спичка угасла.

Трясущейся рукой Кэл зажег следующую.

Коснувшись травы, она зашипела и потухла тоже. Кажется, у Джека Лондона был похожий рассказ.

Еще одна. И еще. Каждая спичка, касаясь мокрой травы, выпускала пухлый белый дымок и гасла. Одна даже и травы не коснулась – ее сразу потушил ветер.

Наконец, когда осталось всего шесть спичек, Кэл зажег одну, а затем в отчаянии поднес ее к самому коробку. Коробок вспыхнул мгновенно, ярким белым пламенем, и Кэл уронил его на сплетенную, кое-где опаленную, но все еще влажную траву. На секунду верхушка массы желто-зеленых стеблей занялась, полыхнула ярким огнем.

В следующий миг спичечный коробок прожег в сырой траве дыру, упал в мокрую грязь и погас.

В безобразном, тошнотворном отчаянии Кэл пинал горелую траву. Сейчас это был единственный способ не заплакать.

Потом он сел, зажмурившись и уткнувшись лбом в колени. Кэл устал и хотел отдохнуть, хотел лечь на спину и смотреть, как в небе загораются звезды. Только мерзко было ложиться в эту липкую вязкую грязь, пачкать в ней спину и волосы. Он и без того весь в грязи, и босые ноги изрезаны жесткой травой. Кэл подумал было о том, чтобы, пока не совсем стемнело, еще раз попробовать выйти на дорогу – однако понял, что сейчас даже встать не сможет.

Подняться на ноги его заставил звук – далекий, едва слышный звук автомобильной сигнализации. И не просто сигнализации. Не обычный вопль сирены: «Уааа-уааа-уааа!», скорее: «Уиии-дзынь, уиии-дзынь, уиии-дзынь!» Насколько он знал, так дзынькают в минуту опасности, одновременно мигая фарами, только старые «Мазды».

Например, такая, на которой ехали через всю страну они с Бекки.

«Уиии-дзынь, уиии-дзынь, уиии-дзынь!»

Ноги устали зверски, однако Кэл снова подпрыгнул. Дорога опять приблизилась (не то чтобы это имело значение) – и да, вдалеке он разглядел мигающую пару фар. Больше почти ничего; впрочем, чтобы догадаться, что происходит, ничего иного и не требовалось.

Люди из поселка по другую сторону дороги, поселка с церковью и разбитым кегельбаном, все знают об этом поле. Наверняка учат детей не переходить дорогу, держаться на безопасной стороне. И когда случайный турист слышит крики о помощи, решает поиграть в доброго самаритянина и исчезает в высокой траве – местные, выждав время, наведываются к его машине и забирают оттуда все ценное.

«Быть может, они любят это старое поле. Поклоняются ему. И…»

Кэл пытался остановиться, не додумывать эту мысль до конца – но она додумалась сама.

«И приносят жертвы. А то добро, что можно найти в багажниках и в бардачках, – просто приятный бонус».

Как не хватает Бекки! Господи, как же ему сейчас нужна Бекки! И что-нибудь пожрать. Даже трудно решить, что нужно больше.

– Бекки! Бекки!

Молчание. Над головой замерцали первые звезды.

Кэл упал на колени, зарылся пальцами в рыхлую грязь. Меж пальцев проступила вода. Он начал пить, стараясь отфильтровывать грязь зубами. «Будь здесь Бекки, – думал он, – мы бы обязательно что-нибудь придумали! Вдвоем мы бы знали, что делать! Одна голова на двоих… одна хорошо, а две лучше…»

Он уже не помнил, что надо фильтровать воду, и вместе с водой глотал грязь. Во рту задергалось что-то живое. Жучок, червячок – какая разница? Все это белок, в конце концов.

– Я никогда ее не найду, – проговорил Кэл, выпрямившись. Он смотрел в темнеющую, перекатывающуюся мягкими волнами траву. – Потому что ты мне не дашь, верно? Это твоя работа – разлучать любящих? Как в Книге Иова, да? И мы так и будем ходить кругами и звать друг друга, пока не сойдем с ума?

Вот только Бекки уже давным-давно его не зовет. Она совсем пропала. Как мама Тобина…

– Все может быть иначе! – послышался сзади детский голос.