Полный газ

Взрослые уселись впереди, Питер и Кристиан сзади. Машина стартанула сквозь бушующий белый туннель, тяжелые снежные хлопья валились с неба в свете фар. Телефоны перестали ловить. Скучно. Сплошные разговоры.

– Про сновидицу! – попросил Кристиан, подобно ребенку, выпрашивающему любимую сказку на ночь.

Питер никак не мог понять, почему Кристиан и привлекает его, и в то же время отталкивает. В друге было что-то, чего не опишешь словами, – в золотистой шевелюре и сияющих глазах, грациозной походке и азарте, с которым он набрасывался на уроки, в завидном мастерстве художника. От него даже пахло всегда хорошо. Последние четыре года они делили комнату, дверь которой почти не закрывалась, впуская и выпуская толпы отличников, включая девчонок в плиссированных юбках, будущих студенток Вассара, и Питер рядом с Кристианом чувствовал себя гномом, который прозябает в тени, в нескольких ступенях от ярко горящего факела. При всем при том Кристиан обожал Питера, и Питер принимал это как должное. В конце концов, кто бы еще свозил друга в Милан, Афины, Африку… Или к загадочной дверце.

– У реки два берега, – начал Стоктон. – Сновидица всегда на том, а мы – на этом.

– Но вы знаете, кто – или же что – она такое?

Отец Питера отвинтил крышечку миниатюрной, из дьюти-фри, бутылочки «Джим Бима». Осталась от полета из Торонто в Портланд, штат Мэн, где они встречались с Фоллоузом. Сделал глоток.

– Если спуститься к реке, ее можно увидеть. Она спит на поляне под так называемым дольменом, который выглядит как доисторический… сарай. Каменное укрытие практически без стен. А там она… малютка с букетом цветов.

Питер подался вперед и задал вопрос, на который не осмелился Кристиан:

– В каком смысле, пап? В смысле, малютка, как в первом классе, или в смысле, малютка – первый класс!

Кристиан фыркнул. Вот что еще привлекало его в дружбе с Питером – было кому сказать или сделать за него то, что воспитанному мальчику говорить и делать не положено.

– И что, по-вашему, может случиться, если кто-то пересечет реку и поглядит на нее? – поинтересовался Фоллоуз.

– Об этом даже в шутку не стоит. Помните ваши слова про охоту на динозавров?

– Конечно. Я сказал, что буду осторожен, бабочек обещаю не топтать. Это из рассказа Рэя…

– Да знаю я рассказ. Его все знают. Так вот, переход через реку – та же бабочка. Так что мы сидим в холмах. По нашу сторону реки.

Стоктон раздраженно включил радио и крутил настройки, пока не нашел кантри. Голос Эрика Черча едва пробивался сквозь шорох и писк.

Питер считал, что Фоллоуз – самый крутой из друзей отца. Питеру хотелось знать, как тот убивал людей на войне, – вот как это: воткнуть нож в живого человека? Питер читал о солдатах, которые убивали врагов, а потом насиловали их жен и дочерей. Питеру казалось, это весьма стоящий повод завербоваться в армию.

Он как раз мечтал об армии, когда они подъехали к подобию военной базы – дорогу перегораживал автоматический шлагбаум, а по обе стороны от него высилась изгородь высотой футов в десять, увитая проволокой. Фоллоуз опустил водительское окно. Отец перегнулся через него и отсалютовал глазку камеры. Шлагбаум поднялся. Машина въехала на территорию.

– Чарн забыл оборудовать пулеметное гнездо, – заметил Фоллоуз.

– Его просто не видно. – Отец рыгнул, докончив бутылочку «Бима», и пустил ее кататься по полу машины.

Вытащив из автомобиля сумки, они пересекли широкий двор, раскинувшийся вокруг дома. В доме обнаружилась миссис Чарн – невысокая, плотная, косолапая, она ни разу не взглянула гостям в лицо, предпочитая изучать собственный пол. Самым забавным в ее внешности оказалась огромная, красная, как пупок, бородавка под правым глазом.

По ее словам, мистера Чарна не стоило ждать до вечера, но она счастлива принять постояльцев. Как пахнет в доме, Питеру не понравилось – старыми книгами, пыльными шторами, плесенью. В полу недоставало досок. Дверные проемы за века (неужели и впрямь века?) осели, многие покосились, и абсолютно все были слишком низкими для людей двадцать первого века. Спальни располагались на втором этаже: небольшие чистые комнатки с бугристыми односпальными кроватями, простой мебелью и декоративными ночными горшками.

– Я надеюсь, что они декоративные, – заметил Стоктон, когда Питер пнул один из горшков ногой.

– Да вы шутник, мистер Стоктон, – отозвался Кристиан.

Чем дальше, тем больше Питер мрачнел. В туалете на втором этаже стоял бачок с цепочкой, и когда Питер откинул крышку унитаза, из него выбежал паук-косиножка.

– Пап, – прошептал Питер трагическим голосом. – Это же хлев какой-то!

– Казалось бы, при доходе в миллионы долларов… – начал Фоллоуз.

– Дом останется таким, какой он есть, – закончила миссис Чарн из-за его спины. Если она и слышала, как ее жилище сравнили с хлевом, голосом этого никак не выдала. – Ни одну дверь не перевесим. Ни один кирпич не переложим. Муж не знает, почему дверца открывается в то, другое место, и не хочет ничего менять, чтобы она не прекратила туда открываться.

Питер молча раздавил паука, пробежавшегося по носку одной из его туфель «Гуччи».