Полный курс русской истории: в одной книге

«Внешние отношения Москвы к иноплеменным соседям, – пишет Ключевский, – получают одинаковое общее значение для всего великорусского народа: они не разъединяли, а сближали его местные части в сознании общих интересов и опасностей и поселяли мысль, что Москва – общий сторожевой пост, откуда следят за этими интересами и опасностями, одинаково близкими и для москвича, и для тверича, для всякого русского. Внешние дела Москвы усиленно вызывали мысль о народности, о народном государстве. Эта мысль должна была положить свой отпечаток и на общественное сознание московских князей. Они вели свои дела во имя своего фамильного интереса. Но равнодушие или молчаливое сочувствие, с каким местные общества относились к московской уборке их удельных князей, открытое содействие высшего духовенства, усилия Москвы в борьбе с поработителями народа – все это придавало эгоистической работе московских собирателей земли характер народного дела, патриотического подвига, а совпадение их земельных стяжений с пределами Великороссии волей-неволей заставляло их слить свой династический интерес с народным благом, выступить борцами за веру и народность. Вобрав в состав своей удельной вотчины всю Великороссию и принужденный действовать во имя народного интереса, московский государь стал заявлять требование, что все части Русской земли должны войти в состав этой вотчины. Объединявшаяся Великороссия рождала идею народного государства, но не ставила ему пределов, которые в каждый данный момент были случайностью, раздвигаясь с успехами московского оружия и с колонизационным движением великорусского народа».

Вот откуда наше непременное желание выйти из тесных пределов своей земли и подчинить все, что только можно подчинить!

Божественная власть

Византийския принцесса (1472 год)

Нельзя сказать, чтобы новые идеи были чужды тогдашнему русскому обществу, но они были весьма затруднительны для понимания: бояре предпочитали смотреть не в перспективу, а исходя из текущих дел. А дела были таковы, что их больше интересовала не судьба только что созданного большого государства, а личные приобретения от этой новой судьбы. Тут-то и свалилась им на голову византийская принцесса Софья Палеолог.

Иван был до этой принцессы женат на простой тверской княжне Марье Борисовне. Когда она в 1467 году умерла, он решил озаботиться браком, который подобает не для московского князя, а для государя Московии, то есть на настоящей принцессе. Таковая нашлась. Это была сирота византийская, проживавшая в Риме, племянница последнего константинопольского императора Зоя Палеолог, в русской традиции получившая известность как Софья Фоминична. К моменту сватовства московского царя византийская девица уже перебила все рекорды брачного возраста, к тому же она отличалась не просто полнотой, а скорее тучностью – словом, Софья Фоминична была толста, как бочка. Ивана не остановило ни то, что Зоя уже совсем не юный ангелок, ни то, что она пугающе полна, ни то, что она живет в богопротивном Риме под боком у богопротивного папы и даже отлично чувствует себя среди богопротивных латинян. Иван выписал Зою в Москву.

«Бояре XVI в. приписывали ей все неприятные им нововведения, – сообщает Ключевский, – какие с того времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн, два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго».

Поскольку бояре Софью ненавидели, одна эта деталь весьма показательна: следовательно, боярам это иго ничем не мешало. О, Москва! Как бы то ни было, Зою торжественно повезли в неведомый для нее и, вероятно, дикий край. Рассчитывать на более удачный брак она не могла, так что поехала со всем смирением, какое могла стерпеть, и с целым свадебным поездом, состоявшим из византийского наследства. За принцессой следовал культурный багаж, состоявший из одежд, книг и регалий власти, доставшихся ей от упомянутого последнего императора родимой Византии. Ступив на московскую землю, Софья Фоминична была потрясена царившей там дикостью, а увидав привычки царского московского двора, ужаснулась. Больше всего, однако, ее возмутило полное пренебрежение боярами к ее московскому супругу Ивану. Хотя эти бояре и боялись своего господина, но позволяли себе полное к нему неуважение – так с царями не поступают. И Софья Фоминична взялась за окультуривание и перестройку темного сознания своих новоприобретенных подданных. С собой она привезла целый штат греческих советников, которые разъясняли ей тонкости русского быта и искали способы, как бы этот быт сделать более царским.