Полный курс русской истории: в одной книге

«Летописцы верно понимали затруднительное положение Бориса и его сторонников при царе Федоре, – пишет Ключевский, – оно побуждало бить, чтобы не быть побитым. Ведь Нагие не пощадили бы Годуновых, если бы воцарился углицкий царевич. Борис отлично знал по самому себе, что люди, которые ползут к ступенькам престола, не любят и не умеют быть великодушными. Одним разве летописцы возбуждают некоторое сомнение: это – неосторожная откровенность, с какою ведет себя у них Борис. Они взваливают на правителя не только прямое и деятельное участие, но как будто даже почин в деле: неудачные попытки отравить царевича, совещания с родными и присными о других средствах извести Димитрия, неудачный первый выбор исполнителей, печаль Бориса о неудаче, утешение его Клешниным, обещающим исполнить его желание, – все эти подробности, без которых, казалось бы, могли обойтись люди, столь привычные к интриге. С таким мастером своего дела, как Клешнин, всем обязанный Борису и являющийся руководителем углицкого преступления, не было нужды быть столь откровенным: достаточно было прозрачного намека, молчаливого внушительного жеста, чтобы быть понятым. Во всяком случае трудно предположить, чтобы это дело сделалось без ведома Бориса, подстроено было какой-нибудь чересчур услужливой рукой, которая хотела сделать угодное Борису, угадывая его тайные помыслы, а еще более обеспечить положение своей партии, державшейся Борисом. Прошло семь лет – семь безмятежных лет правления Бориса. Время начинало стирать углицкое пятно с Борисова лица. Но со смертью царя Федора подозрительная народная молва оживилась. Пошли слухи, что и избрание Бориса на царство было нечисто, что, отравив царя Федора, Годунов достиг престола полицейскими уловками, которые молва возводила в целую организацию. По всем частям Москвы и по всем городам разосланы были агенты, даже монахи из разных монастырей, подбивавшие народ просить Бориса на царство „всем миром“; даже царица-вдова усердно помогала брату, тайно деньгами и льстивыми обещаниями соблазняя стрелецких офицеров действовать в пользу Бориса. Под угрозой тяжелого штрафа за сопротивление полиция в Москве сгоняла народ к Новодевичьему монастырю челом бить и просить у постригшейся царицы ее брата на царство. Многочисленные пристава наблюдали, чтобы это народное челобитье приносилось с великим воплем и слезами, и многие, не имея слез наготове, мазали себе глаза слюнями, чтобы отклонить от себя палки приставов. Когда царица подходила к окну кельи, чтобы удостовериться во всенародном молении и плаче, по данному из кельи знаку весь народ должен был падать ниц на землю; не успевших или не хотевших это сделать пристава пинками в шею сзади заставляли кланяться в землю, и все, поднимаясь, завывали, точно волки. От неистового вопля расседались утробы кричавших, лица багровели от натуги, приходилось затыкать уши от общего крика. Так повторялось много раз. Умиленная зрелищем такой преданности народа, царица, наконец, благословила брата на царство. Горечь этих рассказов, может быть преувеличенных, резко выражает степень ожесточения, какое Годунов и его сторонники постарались поселить к себе в обществе».

Положение у Годунова было совсем не завидное. И тут дело даже не в том, что шептали по углам, а каким странным образом вдруг воплотились все слухи. В 1604 году стало известно, что в Литве объявился спасшийся царевич Дмитрий, которого в тот страшный день заменили другим мальчиком, и теперь этот Дмитрий идет на Москву, чтобы отобрать у «ненастоящего» царя свой наследный трон.

Царь Лжедмитрий (1605–1606 годы)

Ключевский считал, что мысль о самозванце была высижена в гнезде бояр, и хотя во всем винили поляков, но этот хлеб был заквашен в Москве, хотя и испечен в польской печке. Интерес к личности самозванца историк называет анекдотическим, поскольку в его истинность совершенно не верит. Когда о самозванце узнал

Борис, говорит далее он, то именно Борис первым и заявил, что это «сын галицкого мелкого дворянина Юрий Отрепьев, в иночестве Григорий». До этих слов Бориса ни о каком дворянском сыне никто ничего не знал. Этот инок служил якобы у Романовых и Черкасовых холопом, показал способности к грамоте и был послан в монастырь, где скоро добился успехов и стал составлять похвалы московским чудотворцам, затем его взяли даже в книгописцы к патриарху, тут-то вдруг инок и заговорил, что он царского рода и ему судьба сидеть на Москве царем. Очевидно, он не порывал старой связи со своими прежними господами, потому что, когда началась опала на Романовых, бежал в Литву. Известно также, что его покровителем был дьяк Щелкалов, который тоже пострадал от гонений Годунова. Как бы то ни было, затем этот новоявленный Дмитрий нашелся уже в Польше. После смерти Бориса Григорий, он же Дмитрий, добрался с польскими войсками и красавицей-женой до Москвы, поведал свою историю, был признан народом как утраченный царевич и провозглашен законным царем старой, «настоящей» династии.