Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ (сборник)

Я, конечно, описал только мои личные чувства. И все же не могу забыть кадр телепрограммы, когда молодой олух на площади Святого Петра (огромная толпа ждала сообщения о кончине Папы), с мобильным телефоном и с улыбкой от уха до уха, махал «чао-чао» в телекамеру. Зачем он торчал на площади, в то время как многие по-настоящему верующие люди остались дома и отдались молитве? В ожидании медиатических чудес он, конечно, был полностью готов к приятию вести, что Иисус женился на Магдалине и вместе с Жаном Кокто[354] мистически и династически вступил в родство с Приоратом Сиона.

Верят в Предание [355]

Что такое на самом деле черные дыры, многим читателям неизвестно, да и я, признаться, воображал себе эти дыры примерно в виде рыбы из мультфильма «Желтая подводная лодка», которая жрет все, что видит, и под конец сжирает себя. Но чтоб уяснить смысл сообщения, ставшего предметом этого очерка, больше понимать и не нужно, хватит немногого: очерк толкует о самой противоречивой и увлекательной проблеме современной астрофизики.

Ну так вот, из газет стало известно, что знаменитый ученый Стивен Хокинг, прославленный, я думаю, не столько своими открытиями, сколько силой духа и самоотверженностью, ибо сумел всю жизнь работать наперекор жуткой болезни, – другого бы эта болезнь превратила просто в овощ, – повел себя весьма примечательно. Он, оказывается, в 1970-е годы допустил научную ошибку в теории черных дыр и теперь обращается к научному обществу, предлагая коррекцию собственного открытия.

Для работника науки подобное поведение не так уж экстраординарно, гораздо экстраординарнее всемирная слава Хокинга, и тем не менее, мне кажется, этот эпизод должен сделаться примером для молодых во всех научных школах, кроме фундаменталистских и религиозных, и дать нам материал к размышлению о принципах современной науки.

СМИ нередко ополчаются на науку, облекая ее высшей ответственностью за ту люциферианскую гордыню, что движет человечеством на его марше к самоуничтожению. Обличая, явно путают науку и технологию. Между тем наука не несет ответственности за атомное оружие, за озоновую дыру, таяние ледников и прочие кошмары. Наука, коли на то пошло, как раз предупреждает нас о рисках, когда мы, применяя ее же принципы, даем свободу безответственным технологиям. Но, слушая и читая злопыхательства в адрес прогресса (так называемого духа Просвещения), поучительно видеть, как часто ставят знак равенства между духом науки и некоторыми идеалистическими философиями XIX века, согласно которым История движется всегда в хорошую сторону, к ликующему осуществлению самой себя, к триумфу Духовности, тем самым влекомая к Высшим Целям. Скольким из нас привелось (говорю о своем поколении) питать сомнение при чтении учебника философии, насквозь пропитанного идеализмом и представлявшего каждого нового мыслителя как более мудрого, лучше понимающего, более близкого к высшей истине, нежели его предшественники (полно, разве Аристотель был умнее Платона?).

Против этой-то трактовки Истории восставал Леопарди, именно над ней он издевался строкой magnifiche sorti e progressive.[356]

В последнее время, однако, намечается обратное движение в замену этим «прогрессивным» идеологиям, переживающим кризис. В великой моде кокетничанье с Преданием – теперь не принято считать, что мы в ходе развития Истории все ближе подходили к Истине, а принято думать наоборот: все то, что стоило познать, уже якобы познали древние цивилизации, которые теперь вымерли, и единственно обращаясь к истокам, к извечному и исконному достоянию, мы имеем шанс примириться с самими собой и своими судьбами.

Самые беспардонные радетели традиционности вообще именуют высшей мудростью лишь то, что было известно древним цивилизациям (о которых о самих ничегошеньки не известно). Получается, что истинно только то, что знавали жители Атлантиды, поглотившейся морем, и что знавали гиперборейцы (исконные арийцы), жившие на постоянно подогревавшемся полярном наколпачии земного шара; а также то, что ведали мудрецы утраченных Индий, и другие милые тонкости, которые, будучи недоказуемыми, дают возможность псевдофилософам и бумагомарателям постоянно пережевывать одну и ту же герметическую жвачку, развлекая досужих плебеев и их малообразованных гуру.

С другой стороны, и нынешняя наука совершенно не спешит придать последнему открытию наивысочайшую ценность. Наоборот, она зиждется на принципе «подверженности ошибкам» – fallibility, – присутствовавшем уже у Пирса и накрепко усвоенном Поппером и многими другими учеными. В силу этого принципа наука всегда корректирует себя, опровергает выдвигавшиеся гипотезы, применяет метод проб и ошибок, признает свои просчеты и относится к провальному эксперименту не как к провалу, а как к эксперименту. Она знает: удостовериться в том, что какой-то из путей тупиковый, – продуктивно, так как после этого отыскивают новый путь.

Много веков назад тем же принципом одушевлялись «академики проверок», члены Accademia del