Пологий склон

Это была чудесная комната в японском стиле, просторная, светлая, с деревянными панелями и бамбуковыми решетками на окнах.

Как только Такао появлялся в своих владениях, там мгновенно воцарялся беспорядок. На полках, на столе, на полу – везде громоздились стопки книг на японском и английском языках. Стол красного дерева пестрел чернильными пятнами. Все это не только не расстраивало Томо, а даже радовало. Творческий беспорядок, по ее мнению, свидетельствовал о тяге Такао к учению.

Ее собственных знаний едва хватало на то, чтобы читать иероглифы с помощью фуриганы[51]. На свои деньги она покупала внуку все книги, которые могли ему пригодиться. Ей нравилось наблюдать за Такао, когда он брал в руки очередной новый учебник, роман или сборник трудов по истории и с удовольствием перелистывал страницы. Томо испытывала радостное удовлетворение. Точно такие же чувства наполняют молодую мать, когда она видит, как ее прелестные дочери прихорашиваются перед зеркалом.

Томо по натуре была борцом, ненавидела проигрывать. Она так и не смогла смириться с полной несостоятельностью своего сына. Митимаса не походил ни на отца, ни на мать. Он влачил бессмысленное, пустое существование, словно старая ветошь, отслужившая свой срок.

Такао был умным, одаренным юношей. Он много занимался и в свое время с честью выдержал вступительные экзамены в одну из самых престижных школ страны. Томо и Юкитомо гордились внуком. Его успехи и достижения были бальзамом для души деда и бабушки, которым собственные дети принесли одно разочарование.

Мать Такао умерла сразу после родов, и мальчик воспитывался в доме господина Сиракавы, настоящего феодального владыки. Ребенок был всегда окружен любовью и вниманием бабушки, наложниц деда, нянек, служанок, но вырос при этом человеком нелюдимым и замкнутым. Бледный, худой, с впалыми щеками и тусклыми глазами за толстыми стеклами очков, он казался вялым, бесцветным. Не было в нем задора и живости, свойственных молодым.

«Похоже, книги заменили нашему хозяину весь мир. Он их любит больше, чем людей, – утверждали служанки. Юные, смешливые, все они вышли из беднейших районов Токио. – И что он только в них находит? Целыми днями сидит себе и читает… и наши, и всякие заграничные… как старик мудрец какой-то».

Такао был безразличен и к насмешкам в свой адрес, и к девушкам. Он их даже не различал: они все казались ему на одно лицо.

Угрюмый Такао и в доме деда не изменял своим привычкам – читал днями напролет. Но зубрилой он никогда не был – необычайно одаренный, все схватывал на лету. На лекциях делал краткие записи, потом бегло просматривал их и спокойно отправлялся на экзамены. Читал же он действительно взахлеб. Это были романы, пьесы, труды по религии, философии. Интересы его были глубокими и разнообразными.

Такао предавался чтению даже в минуты отдыха.

Вот и сейчас он полулежал в плетеном кресле на балконе, а на груди его покоилась небольшая раскрытая книга с золотым тиснением на переплете. Это был английский перевод трагедии Софокла «Царь Эдип». Такао только что закончил чтение и осмысливал содержание великого творения…

Ребенок находился еще в утробе матери, когда ему была предсказана ужасная судьба. По словам оракула, Эдип, став взрослым, убьет своего отца и женится на собственной матери. Мальчик появился на свет, едва не умер сразу после рождения, выжил каким-то чудом, вырос, убил отца, женился на матери и стал фиванским царем. Страшную истину он узнает гораздо позже. Потрясенный ужасными преступлениями, которые совершил в полном неведении, Эдип выкалывает себе глаза. Беспомощный, лишенный всего, скитается в поисках спасения…

Такао анализировал прочитанное. Размышления о законе причины и следствия, о роковой предопределенности, о возмездии и воздаянии за человеческие поступки можно найти в произведениях греческих классиков, в буддийских легендах, средневековых христианских сказаниях…

«Если сын прелюбодействует с матерью, – подумал Такао, – это всегда грешно и постыдно. Общепринятая мораль и религиозные предрассудки тут совершенно ни при чем». Он ощутил прилив странного щемящего одиночества. У него никогда не было матери, которая могла бы возбудить в нем чувства и пусть даже преступные, недозволенные желания.

Конечно, существовала Мия, молодая, красивая женщина, которую ему велели называть мамой, как только он научился говорить. Но и она покинула его, уехала жить в другой дом. Такао рос сиротой при живом отце, поскольку ничто на свете не могло заставить мальчика любить и уважать этого человека. Формально Митимаса и Мия считались родителями Такао, но сам он к ним относился как к дальним родственникам.

Супруги Сиракава чуждались сына, но обожали внука. Митимаса, обделенный любовью, пылал ревнивой ненавистью и к родителям, и к собственному сыну и, в свою очередь, не питал никаких отцовских чувств к Такао.

Так и рос мальчик с пустотой в душе и болью в сердце…