Читаем Полонянин полностью

Полонянин

Все лес да лес. И потом безвылазно в деревеньке рос. Да все сказки слушал, как учитель по странам дальним и близким со своим наставником шатались. И мечталось мне, как я вырасту и на Мир взглянуть пойду. Вырос вот. И в путь с вами напросился. А толку что? Сколь уж дней идем, а я ничего, кроме елок да берез, не видел.

— Ну, это поправимо, — рассмеялся я. — Скоро леса сосновые пойдут. Потом в тех лесах веси охотничьи встречаться станут. Потом деревеньки небольшие. Вот до Девяти Дубов доберемся, я вас с Соловьем сведу. В баньке попаримся. Груздей моченых у хоробра отведаем. Хороши у него грузди. Во-о-от такие, — показал я руками, какими грибищами нас витязь угощать будет. — Вкусные…

— Погоди, Добрын, чадо несмышленое чревоугодием совращать, — настороженно проговорил Григорий. — Как бы нам самим на ужин кому-нибудь не попасть.

— С чего это вдруг? — удивленно взглянул на учителя Никифор.

— А ты разве не слышал?

— Нет…

— Тише! — еще больше насторожился Григорий. — Вот опять!

Притихли мы. Прислушались. Где-то далеко, едва различимо, я услышал странный, с детства раннего ненавистный звук.

— Никак волк, — прошептал послух и перекрестился.

— И не один, — тихо сказал Григорий.

— А может, это волкулак давешний? — Никифор даже плечами передернул.

— Сколько раз говорить тебе, что Баян человек обычный…

— Тихо! — Григорий рукой махнул. — Вроде ближе завыл.

— Точно, — послух поежился и снова перекрестился.

И словно в подтверждение наших опасений испуганно заржал мой конь.

— И Буланый их почуял. — Я невольно положил руку на навершие кривого булгарского меча.

— Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас, — пробасил Никифор. — А может, почудилось? — с надеждой взглянул он на учителя.

— Спаси и сохрани нас, Иисусе Христе, — сказал Григорий.

Выбрались мы из шалаша. Вслушались в лесную морозную тишину. Нет, не померещилось нам. Точно волки воют.

Я, как смог, успокоил Буланого. По храпу его погладил.

— Тише, миленький. Не бойся.

Но не послушал меня конь. Мотнул головой, из рук моих вырываться стал. Заржал громче прежнего на нашу беду. И тут новый вой раздался. С другой стороны.

— Все, — сказал Григорий. — Обкладывают они нас. Видно, конягу твою на нюх поймали.

— Так ведь рано еще волкам голодовать, — Никифор все пытался беду стороной пустить. — Они же обычно ближе к весне шалить начинают. К жилью людскому с голодухи прут.

— Так-то оно так, однако же на этот раз не они к нам, а мы к ним приперлись, — сказал я. — Лес — это их вотчина, а тут мы, словно снедь на блюде.

— Что делать-то будем? — совсем Никифор застращался.

— Ты же хотел Мир поглядеть? — попытался пошутить Григорий. — Теперь знать будешь, что сказки иногда злом оборачиваются.

Теперь вой раздался справа от нас. Совсем близко. Кругом нас стая обходить начала.

— Ты смотри, что творят, — сказал Григорий. — Никифор! — крикнул он строго. — Раздирай шалаш да костер поярче разводи. Может, они огня-то поостерегутся.

— Может, и пронесет, — ответил я, едва смиряя коня.

— Ты его к березе вяжи! — крикнул Никифор. — Руками-то не сдержишь.

— Нельзя, — отмахнулся я от послуха. — Они его тогда точно порвут.

А Буланый все старается вырваться и унестись подальше от навалившейся напасти. От ужаса нежданного. Глаз у него бешеный; конь хрипит, все на дыбы подняться пытается, узду из рук моих рвет и не понимает, дурачина, что волкам только того и надобно. В лесу они его быстро на потраву пустят.

— Добрый, — это уже Григорий. — Парень прав. Не удержишь ты коня в руках. Он тебя за собой уволочет. Привязывай давай. А мы уж постараемся до горла конского волков не допустить.

Перекинул я ошлепок [95] через сук. Накрепко узел затянул.

— Потерпи, коник, — шепнул Буланому. — Ты только не рвись сильно.

И вдруг поймал себя на том, что, не задумываясь, исполнил повеление христианина. Видно, и вправду было в нем что-то, что заставляло людей верить в него в самые тяжелые минуты. Но больше об этом раздумывать уже было некогда.

— Вот они! — взвизгнул Никифор.

И мне почудилось, что неясная тень мелькнула на краю полянки. Вспыхнул огонек волчьих глаз и пропал. И неясно, то ли вправду волки к поляне подошли, то ли это морок от огня распаленного.

— Вон еще один! — Григорий спокойно вытащил из-за пояса нож.

— И ты держи! — крикнул я жердяю.

Свой кинжал, Претичем в Вышгороде подаренный, послуху протянул.

— А ты как же?

— Дурила, — невольно улыбнулся я. — У меня же меч.

— О Господи! — жердяй уже забыл про меня.

Он таращился в темень бора, стараясь разглядеть опасность.

— Я трех насчитал, — услышал я голос Григория. — Нет! Четырех!

— Да где же они?! Где?!

— Успокойся, Никифор, — сказал Григорий. — На все воля Божья.

— Господи, спаси! Господи, спаси!

— Ты же ножом крестишься!