Полоса отчуждения

Случайные прохожие на улице останавливаются возле их ворот, прислушиваются, потом, пожимая плечами, идут дальше. И правильно, без них разберутся.

— Скажу-скажу-скажу, — частит бабка, уже притиснутая мужем в углу двора. — Не махай кулачищем-то, все дочке скажу… Вот она тебе задаст, старый ты черт.

Когда я только-только поселился здесь и в первый раз увидел, как дед наступает на свою бабку с кулаками, то, не раздумывая, кинулся ей на помощь: вихрем ворвался в соседский огород и поступил тогда с дедом Андреем очень решительно, то есть быстренько его скрутил и прижал к забору. Он сразу утихомирился, но глядел на меня укоризненно, качая головой:

— Эх ты, большой, а без гармоньи. Я тебе в деды гожусь!

— Не смей жену бить!

— Эх, глупой!..

Бабка Оля стояла рядом и беспокоилась, не причинил ли я вреда старику.

— Да ну-ко, отпусти его! Что ты притиснул… Вот я тебе! Эко, налетел…

— Бабушка, ведь он же тебя побил бы.

— Ну да! Повоюет маленько да и кончит. Что ж теперь, и не побузотерить ему? На то он и мужик.

Я удалился в смущении.

— Вот так-то лучше, — напутствовала бабка Оля. — Ишь, заступник какой нашелся! Просили его… Иди женку свою молодую прижимай, а мово старика не тронь.

С тех пор я никогда не драматизирую ситуацию и, наблюдая за их потасовками с искренним интересом, от души забавляюсь.

С другой стороны под моими окнами хозяйство Бориса Пикулева. Когда-то тут жила старуха с тремя взрослыми сыновьями. Расселились братья Пикулевы тут же поблизости, очень дружно обзавелись детьми, причем как отцы их были похожи друг на друга — белобрысы, кудрявы, — так и младшее поколение: словно одного отца дети. Самое же забавное — когда пикулята подросли и переженились, у них тоже пошла детвора, похожая на отцов и дедов — беленькие, голубоглазые, кудрявые.

— Пикулевы породу не меняют! — посмеивались соседи.

Теперь уже ребятишки этой породы бегают по всем улицам нашего городка, а в соседнем со мною доме остался только старший из Пикулевых — Борис. Он всегда болен и всегда что-нибудь строит, причем потихоньку-полегоньку. Ему уже «оттяпали пол-легкого» и «отрезали полжелудка», но выйдя из больницы, бледный и худой, он принимается за очередную стройку: так появились новая верандочка, колодец, сменилась крыша у сарая…

Кажется, между старшими братьями Пикулевыми и их сыновьями идет ревностное соревнование, кто лучше обстроится, потому что из их дворов и огородов то и дело слышен звон пилы и стук топора. Средств больших у них нет, делают все из обрезков да обломков, вроде бы из ничего, однако хозяйства крепнут и растут. Если б не белоголовая малышня, что копошится тут же, дела бы шли и вовсе споро.

Последнее увлечение Бориса — теплица; кажется, она-то и отобьет его от очередной стройки. Он поставил теплицу прошлой зимой, и в первое же лето в ней вызрели помидоры, удивив и самого хозяина, и его жену Таню. Та работает продавщицей в магазине, помидоры куда-то очень выгодно сдала, так что очередной весны, я знал, соседи мои Пикулевы ждали с нетерпением, и Борис за зиму чуть не вдвое увеличил теплицу.

— Вот уйду на пенсию… — говорит он мечтательно и при этом сильно сомневается, что до пенсии доживет.

Он как будто под конец жизни отыскал новый смысл ее и свое предназначение, потому спешит, спешит…

Наконец, с третьей стороны располагается хозяйство, которое, собственно, и побуждает меня к размышлению.

Итак, я начинаю новую повесть.

Как непросто мне всякий раз подыскивать имена для действующих и бездействующих лиц… Надоели все имена! Даже очень редкие. И как трудно, как неохотно они приживаются к моим героям! К тому же обладают странной способностью требовать каждый себе соответствующий человеческий характер. Придумаешь имя, а потом лепишь характер, и тут оказывается, что они никак не поладят меж собой: ход событий требует вот такой личности, и никакой другой, имя же настойчиво диктует свое. Плюнешь с досады, вынесешь и черновики, и чистовики на пустырь, сложишь домиком, чиркнешь спичкой… А утверждают, что рукописи не горят. Еще как горят!

Но пока что рукописи нет, жечь нечего.

Так вот, в повести моей — всего три действующих лица: мать, сын и жена сына, то есть невестка. Ну, есть и еще несколько: они будут появляться накоротко, чтобы сказать две-три фразы или совсем ничего не сказать и исчезнуть. Вот хоть бы Пикулевы или дед Андрей с бабкой Олей.

Я очень ясно вижу главную героиню моей повести — это женщина семидесяти пяти лет. Квартирантка зовет ее бабушкой, соседи тетей Настей, в паспорте записано «Анастасия Сергеевна», а я по соображениям краткости буду называть ее просто: мать. Она отнюдь не мелкой комплекции, не суетлива в движениях да и голосом тихим и певучим не обладает; в походке тяжеловата, но не сутулится, в ухватках еще сильна, взглядом тверда; голос у нее звучный, память ясная, суждения убедительны; она умеет молчать. Излюбленная ее одежда — всегда при заплатанном фартуке (новый фартук сберегается в сундуке), в платке стареньком, хотя новых ей надарено — не сносить и за триста лет; на ногах валенки и зимой, и летом.