Полоса отчуждения

— Да что-то тяжко мне стало, — признался муж. — Захотелось хоть куда, лишь бы прочь.

— Эва как он! — сказала Нина совершенно со свекровушкиной интонацией в голосе.

Оба мыслями были там, в материном доме.

— У меня все время такое ощущение, будто я на чужой территории, — сказал Леонид Васильевич.

— …и, увы, враждебной!

— Да, как-то так получается: я ограничен со всех сторон, куда ни ткнусь — или стена, или изгородь. Как теленок в загоне.

Они невесело засмеялись оба.

А день обещал был ясным. Миновав окраинные дома, они повеселели немного, огляделись.

— Я думала, здесь отдохну. А конца не видно работе. Признаться, не ожидала…

— Крепись! — посоветовал муж. — Мать без дела посидеть не даст. Вишь, как вчера она вдохновенно…

— Да уж я подивилась: семьдесят пять старухе, а разу не присела отдохнуть!

— Для меня, знаешь, это загадка: почему она находит удовлетворение именно в грубой мускульной работе? Почему!

— Жавороночек взлетел… Не наше дело ее осуждать, Леня.

— Я не осуждаю, а разобраться хочу. Зачем она выбирает самый тяжелый вариант? По какой причине столь неразумна? Откуда в ней эта запрограммированность? Не понимаю. Ведь такой была и двадцать, и тридцать лет назад…

— Не хотела тебе говорить, Леня, но… я только теперь начинаю понимать, почему твоя первая жена… уехала от тебя.

— Ты запнулась, хотела сказать «бросила». Так, да?

— Неважно, как это называется.

— Она меня именно бросила. И у нее были к тому веские основания.

— И вот я поняла, что это за основания. То есть я раньше знала и представляла, но этак — умозрительно. А теперь на себе почувствовала.

— Интересно.

— Я, наверно, Леня, тоже не смогла бы… — Нина говорила в раздумье, с остановками чуть не после каждого слова. — Как представлю себе… что мы тут живем. И вот хоть я очень люблю тебя, но каждый день… был бы отравлен. Боже мой, как это тяжело! Нынче-то я переношу спокойно, потому что знаю: в любой день могу уехать домой. А если б без этого исхода? Вот представь себе, живем мы с нею и уехать-то нам некуда. Все приобретает прямо-таки трагический оттенок. Так что я понимаю твою Таечку.

Некоторое время они шли молча, потом Леонид Васильевич невесело усмехнулся:

— Значит, и ты бросила бы меня?

Нина ответила не сразу.

— Я сделала бы все, чтоб уехать отсюда, и увезла бы тебя с собой. Я увезла бы с собой! Чего бы мне это ни стоило! А почему твоя Тая не увезла тебя? Почему она уехала одна? Она что, и не пыталась? Она не любила тебя? Или как все это понимать?..

Свою первую попытку уехать Тая предприняла зимой, когда исполнился год их совместной жизни, Вернее, то была даже не попытка, а просто она заявила мужу, что уедет. Сказанное так огорошило его, так врезалось в память, как будто она и в самом деле что-то сделала: например, собрала вещи в чемодан и отправилась на вокзал. Но чего не было, того не было. Просто молодого мужа поразило, что жена может оставить его и уехать. Он разобиделся и в то же время испугался: как бы она не сделала это тайком.

Но случилось то, чего они оба ждали: выяснилось, что Тая беременна. Удостоверившись в том, Тая стала уступчивей, терпеливей, молчаливей. Она уже не возмущалась в ответ на упреки, не отзывалась сердитым словом, когда ее ругали, однако ничего не говорила свекрови о беременности, пока где-то в марте или апреле та не заметила сама. Может быть, заметила и чуть раньше, но тоже ничего не сказала, только была очень сердита, метала громы и молнии по каждому поводу. Однажды, когда Тая полезла зачем-то на чердак, свекровь бросила ей зло и гневно:

— Да куда с пузом-то! Сиди уж…

Так в семье объяснилось о будущем ребенке.

А потом наступила весна, подоспело огород копать…

Никаких садовых культур тогда еще не произрастало в материном огороде, только хилая малинка поселилась у изгороди да в глухом углу прозябал куст крыжовника в паре с кусточком красной смородины. Вся огородная площадь занималась картошкой.

Соседи обычно приглашали цыгана с лошадью; мать же с цыганом не связывалась, потому как считала, что он только «наковыряет». Другое, мол, дело — перелопатить землю: тут уж каждый комочек растрясешь, всякую травку-сорняк выдерешь с корнем, любой камушек выбросишь. Все правильно: огород кормил их, а потому и заботы требовал именно такой. К тому же цыгану-то платить надо, а с каких это доходов? Но Леонид с Таей хотели трудиться не надсажаясь, не спеша. Успеют, мол, времени много — весна только началась. Мать же такой работы не признавала.

— По-моему, — заявляла она решительно, — нечего десять раз прикладываться, а сделать — да и к стороне! И слободны.

Ну и копали, копали, копали, словно кто за ними гнался. Невзирая на погоду, а она подчас отнюдь не благоприятствовала работе.

Никто из соседей еще не принимался за огород, разве что Пикулевы разбросали навозец, разве что Смышляевы грядку сделали, покрыли рамами, а Овчинниковы взялись основательно, словно впряглись в тяжелый воз, который надо вытащить из хляби, где он застрял.

То была страда…

Принимались с раннего утра, а, глядишь, к полудню подул северный ветер да и дождик накрапывал.