Полоса точного приземления

Но сегодня мысли Литвинова вертелись не вокруг предстоящего дня. Никак не выходил из головы Бело-сельский. С каждым днем он выглядел, нельзя даже сказать, чтобы хуже, а как-то… как-то тусклее. Даже цитаты из прочитанного стал реже преподносить… А главное, все только собирался подлечиться. Собирался…

Федько, посоветовавшись с Маратом, пошел на крайний шаг: поговорил с Олесей. И, оказалось, ничего нового ей не сказал.

- Я все вижу, - тихо, не в своей обычной экспрессивной манере ответила Олеся. - И пробовала говорить с ним… Но он тянет. Говорит, рассосется… А нажимать на Петю, вы же его знаете, только портить. Упрется и потом уж сам себя не сдвинет!.. Нет, Степушка, я могу помочь одним: плечо подставить. Всю жизнь я на него, как на каменную стенку, опиралась. Теперь, видать, моя очередь… Иначе не жена ему буду. А так - соседка по квартире…

Федько рассказал об этом нелегком для обоих собеседников и, в общем, ничем не окончившемся разговоре Литвинову. И сегодня, бреясь, Марат не мог оторваться мыслями от сверлящего вопроса: «Что тут можно предпринять? Не смотреть же сложа руки!..»

В один прекрасный день на аэродроме появился гость. То есть, вообще говоря, гостями фирма была хорошо обеспечена всегда - редкий день проходил без того, чтобы десятки людей не приезжали о чем-то договориться, с кем-то посовещаться, что-то посмотреть, что-то показать… Но этот гость был особенно дорог, прежде всего обитателям комнаты летчиков. Дмитрий Никитович Широкий в годы войны завоевал - в буквальном смысле слова завоевал! - всесоюзную известность как один из самых результативных летчиков-истребителей в нашей авиации. Известность, которая держалась не только на количестве сбитых им вражеских самолетов (хотя это количество само по себе выглядело более чем убедительно), но и на том, что он как-то умудрялся не просто сбивать, а сбивать именно те самолеты противника, которые было особенно нужно сбить, и как раз тогда, когда особенно нужно!

Одним из первых он понял, что, сколь ни эффектна победа над фашистским истребителем, победа в лихом, маневренном, изобилующем головоломными фигурами, похожем на рыцарский турнир бою, но основную ударную силу авиации противника составляют бомбардировщики. А потому уничтожить бомбардировщик или по крайней мере не дать ему прицельно ударить по нашим войскам - первая задача истребителя. Более важная даже, чем счет побед. Поняв же это, начал соответственно и строить - именно строить, навязывая свою волю врагу! - собственные воздушные бои, а затем и бои эскадрильи, которой еще в звании младшего лейтенанта стал командовать: уклоняясь от боя с истребителями сопровождения, связав их по возможности минимальной группой наших истребителей, старался прежде всего ударить основными силами по бомбардировщикам. Правда, расправившись с бомбардировщиками, не упускал того, чтобы, если подвертывалась возможность, так сказать, вернуться и к вопросу об истребителях, навалиться затем и на них.

А когда появился у противника новый, очень сильно вооруженный истребитель «Фокке-Вульф-190», о непобедимости которого заранее убежденно говорили сбитые фашистские летчики, не кто иной, как Широкий, первым на своем фронте сбил машину этого типа, да еще к тому же пилотируемую известным гитлеровским асом. Сбил и, приземлившись, уверенно сказал: «Аэроплан, слов нет, сильный. Но воевать с ним можно. Если точненько по нему дать, нормально падает». И тут же высказал несколько практических рекомендаций, как лучше всего вести воздушный бой с «фокке-вульфом». Ореол непобедимости с этой, вообще говоря, действительно сильной машины был снят.

Точно так же уже в самом конце войны Широкий умудрился одним из первых сбить реактивный, представлявший в то время самую что ни на есть новинку «Мессершмитт-262». Именно умудрился, потому что максимальная скорость реактивного «мессершмитта» была больше, чем истребителя, на котором воевал Широкий.

Но по этому поводу Дмитрий Никитович сам дал необходимые разъяснения:

- Ну и что ж, что больше! Война не гонки на скорость… Тут главное дело - кто кого первым заметит. Понял?.. Я его увидел - он ниже меня метров на семьсот - восемьсот шел. Похоже, на своей крейсерской скорости. Конечно, его крейсерская - это, можно сказать, почти что моя максимальная. Но я превышение использовал. Понял? Все в кабине - от себя: полный газ, полные обороты, ручку на пикирование - и пошел валиться на него. С разгоном… Он заметил - поздно! Тоже, конечно, полные обороты дал - черный шлейф за собой пустил. Но двигатели-то у него не приемистые, пока раскочегарятся, да пока машина его - тяжелая ведь она - в разгон пойдет! Метров до двухсот мы сблизились и вроде бы замерли. Ну я, конечно, не стал ждать, когда он уходить начнет, прицелился поаккуратнее - и дал! Гляжу: горит. Концы! Тут и летчик выбросился…

Так, в который уж раз, было доказано, что в конечном счете воюют не самолеты, а сидящие в них люди.