Половецкая степь

Бежавших печенегов сменили в степях торки, которые явились новой угрозой для Руси. В 1060 г. соединенные силы русских князей «поидоша на коних и в лодьях, бещислено множьство, на торкы. Се слышавше», торки бежали «и помроша бегаючи, божьим гневом гоними, ови от зимы, друзие же гладом, ини же мором и судом божьим. Тако бог избави хрестьяны от поганых»[482]. Часть печенегов и торков, однако, уцелела в степях до прихода половцев, господству которых должна была подчиниться.

Половцы[483] оказались для Киевской Руси более опасными врагами, чем печенеги и торки. Во второй половине XI в. борьба с ними протекает малоудачно для русских, но с конца XI в. и особенно в начале XII в. русские достигают заметных успехов. Летописец с сочувствием отмечает деятельность Владимира Мономаха, который в годы 1103, 1109, 1111, 1116 в победоносных походах, быстро следующих один за другим, нанес сильные удары по центрам половецких кочевий, проник в глубь Половецкой земли и, по образному выражению летописи, «пил золотым шеломом Дон». Его успешные походы заставили часть половцев откочевать на Северный Кавказ. Около сорока тысяч половцев выселилось в Грузию, где образовало постоянное войско грузинского царя Давида Строителя.

Летопись сохранила интересное сообщение о том, что устрашенный Мономахом половецкий князь Отрок бежал на Кавказ «в Обезы за Железные врата». Его брат Сырьчан удержался в донской степи и после смерти Мономаха послал своего «гудьця» (гусляра) в Обезы сказать Отроку: «Владимир умер, воротися, брате, в землю свою». Посылаемому вестнику Сырьчан дал при этом такое наставление: «Молви ему мои слова, спой ему песни половецкие; если же не захочет вернуться, тогда дай ему понюхать степной евшан». Отрок сначала отказался возвращаться и не хотел слушать песен «гудьця», но когда понюхал «евшан», прослезился и сказал: «Лучше лечь костьми да на родной земле, нежели на чужой жить в славе»[484], — и вернулся в родную степь. В этом поэтическом описании летопись подтверждает большое значение успехов Мономаха в борьбе с половцами. Повидимому, в связи с его походами, в степях против господства половцев произошло (в 1116 г.) восстание оставшихся там еще торков и печенегов, которые «секошася два дни и две нощи, и придоша в Русь к Володимеру»[485], — очевидно, для мирного поселения в русских пределах. Однако эти степные выходцы оказывались не всегда надежными союзниками; вероятно, по этой причине в 1121 г. Владимир «прогна берендичи из Руси, а торци и печенези сами бежаша»[486]. Сын Мономаха Мстислав (1126–1133) по примеру отца успешно продолжал борьбу с половцами. Преувеличивая его подвиги, летопись говорит, что он загнал половцев «за Дон и за Волгу, за Яик»[487].

В середине XII в. отношения русских князей с половцами осложняются новым явлением. В свою междоусобную, феодальную борьбу русские князья часто вовлекают и половцев в качестве союзников одной из борющихся сторон. Феодальные раздоры русских князей истощали боеспособность Русской земли, тем самым облегчая половцам возможность выступать самостоятельно против Руси и безнаказанно разорять ее южные княжества.

«Уведавши», что русские князья «не в любви живут»[488], половцы становятся более дерзкими в своих набегах и начинают «пакостить» в Днепровских порогах, препятствуя движению в Русь гречникам и залозникам. Для охраны идущих в Киев с юга купцов русские князья вынуждены были выдвигать к Каневу специальные отряды[489], и в 1170 г. открыто должны были признать, что половцы отнимают у Руси и Греческий, и Солоный, и Залозный пути[490].

К концу XII в. борьба русских с половцами снова принимает напряженный характер. Русские князья совершают несколько удачных походов против половцев, но не имеют прежних сил для нанесения им решительных ударов, подобных тем, какие умел наносить Мономах. Феодальная раздробленность понижала обороноспособность Русской земли. В этих условиях перед лицом опасности со стороны внешнего врага и в летописи, и в «Слове о полку Игореве» с большой силой раздается призыв к единению во имя защиты родины.

Выводы

Исследовательские попытки определить местонахождение хазарского города Саркела, упоминаемого в описании похода Святослава, имеют давнюю историю. Постепенно определились два основных взгляда по этому вопросу. До недавнего времени большинство исследователей, придерживаясь летописного описания путешествия Пимена по Дону в 1389 г., помещало Саркел в том месте Дона, где он сближается с Волгой. Другие ученые, опираясь на археологические данные, предлагали искать хазарскую крепость около станицы Цимлянской, где имеются два городища. В наши дни второе мнение поддерживают в своих печатных трудах профессор М.И. Артамонов и некоторые другие советские археологи.