Половецкие войны

Целую ночь до утра он ворочался и не мог уснуть.

На следующий день, возбуждённый, с красными от бессонницы веками, он выслушал в огромной горнице княжеского терема короткий приговор.

– Дочь наша Предслава дала согласие на брак с сыном короля угров. Да пребудут мир и дружба меж нами до скончания века.

Словно гора свалилась с плеч гречина, он не выдержал и лукаво улыбнулся, взирая на сосредоточенные бородатые лица киевских бояр.

Глава 66. Сомнения и споры

Не один Авраамка не спал в ту ночь. Не спалось и Святополку. Долго сидел князь в палате за дубовым столом, погружённый в тяжкую думу, но мысли в его воспалённом мозгу путались, никак не мог он сосредоточиться и окончательно всё решить.

«Звать бояр? В конце концов, уговаривались же с Коломаном. Что с того, что унёс он тогда ноги с Вагры? С угром мне нужен союз. Чтобы прижать Ростиславичей, чтобы отобрать, наконец-то, вырвать у них из рук галицкую соль! Но Коломан, я слышал, недолюбливает Ладислава. Возьмёт, женится вдругорядь, родит ещё сына и отодвинет от угорского престола моего зятя с дочерью. Может, уклончиво ответить сему Авраамке, мол, млада дочь моя, обождём. Ну да ведь Коломан-то не дурак, поймёт всё. И так вон резоимцы намекают: плати, князь. Не наше то сребро, кое ты в долг взял для своей наложницы, – Коломаново!»

Ничего не решив, на рассвете послал Святополк за матерью.

…Старая Гертруда передвигалась тяжело, опиралась при ходьбе на толстую сучковатую палку. За восемьдесят перевалило вдове Изяслава, но, как в молодости, гордо вздёргивала она вверх голову. Трудно было старухе подниматься по крутой винтовой лестнице, однако решительным жестом отодвинула она от себя Святополковых слуг и сама, без посторонней помощи, взошла по мраморным ступеням. Хрипло, с присвистом, дыша, ввалилась Гертруда в сыновние палаты.

Святополк усадил мать в мягкое, обитое бархатом кресло и суетливо, потирая в волнении ладони, заходил вокруг неё. В глубине покоя, возле окна восседала молодая Святополкова жена, Варвара Комнина. Мощи святой великомученицы Варвары, которые императорская дочь привезла с собой из Царьграда, были накануне с торжественностью помещены в ларце в новой выстроенной надвратной церкви Печерского монастыря. Гертруда весьма гордилась своей новой порфирородной невесткой и, заметив её, облачённую в долгое платье из синего аксамита, приветливо заулыбалась, уродливо кривя беззубый рот.

Но Варваре, по всему видно, свекровь была неприятна. К тому же от Гертруды исходил запах мочи – страдала мать Святополка старческой болезнью. Ромейка пренебрежительно скривила миниатюрное смуглое личико, надула пунцовые губки и обтянутой голубой перчаткой рукой зажала свой несколько длинноватый тонкий носик с горбинкой.

Следуя константинопольской моде, перчатки с рук Варвара никогда не снимала, только меняла их непрестанно – алые на чёрные, чёрные на белые. Одни надевала на торжественные приёмы, в других принимала пищу, в третьих ложилась спать. Для омовения её слуги сбивались с ног, собирая каждое утро в княжеском саду росу. Избалована была восемнадцатилетняя девица, и Святополку, которому прошлой осенью стукнуло уже пятьдесят три года, приходилось с нею весьма непросто. Одно радовало Гертруду – недавно Варвара разрешилась от бремени сыном. Наконец-то законный отпрыск родился у её Святополка. Назвали его Брячиславом, в честь полоцкого князя, отца умершего в прошлое лето Всеслава и деда минского князя Глеба, мужа старшей Гертрудиной внучки, Анастасии Ярополковны.

Положила Гертруда свои изборождённые прожилками вен старческие руки на палку, опёрлась на них подбородком, согнулась, сгорбилась ещё сильней. Исподлобья следила умными серыми глазами за перемещениями сына, наконец нарушила молчание, властным хриплым голосом потребовав:

– Сядь, не мельтеши у матери перед очами! Сказывай, почто звал!

Святополк нехотя опустился на лавку рядом с молодой супругой.

– Угорский посол был у меня намедни, – сухо промолвил Святополк.

– Вот как? И что же он говорил? – нетерпеливо спросила Гертруда. – Непокой отчего-то на душе.

В последние годы княгиня-мать редко вмешивалась в княжеские дела и почти не следила за тем, что творит её сын. Только когда без малого два года назад сгноил он в порубе своего родного племянника Ярослава Ярополчича, её, Гертруды, старшего внука, не выдержала вдова, явилась во дворец и разругалась со Святополком, костерила его на чём свет стоит и проклинала. Тот крик матери до сих пор стоял у Святополка в ушах. Впрочем, после победы над половцами на Сутени отношения между Гертрудой и сыном заметно улучшились. Чаще стала старая княгиня бывать у Святополка в покоях, во внуке же крохотном, равно как и во внучках, Сбыславе, Предславе и трехлетней Марии, она души не чаяла.

Когда Сбыславу отдавали за польского князя Болеслава Кривоустого, Гертруда подарила ей свою знаменитую Псалтирь с молитвами – едва ли не самую дорогую для себя вещицу. При расставании плакали обе навзрыд, но за слезами стояла радость – княгиней готовилась воссесть Сбыслава Святополковна в Вавельском замке.