Половецкие войны

Князь Олег плакал, закрыв лицо руками и припав к шее коня. Он остановился где-то в глуши, на островке земли посреди болота. Отчаяние, бессильная злоба, досада, горечь поражения – все эти чувства внезапно нахлынули ему в душу. Исчез лишь страх – страх загнанного зверя, страх, заставлявший Олега мчаться по пыльной дороге к тёмному лесу, мимо крутых оврагов и топких болот, подальше от злополучной реки Колокши, где его войско было столь жестоко разбито новгородцами и суздальцами под водительством молодого Мстислава Владимировича.

А ведь как всё славно начиналось: после неудачи в Стародубе вместе с союзными половцами он, Олег, презрев обещание явиться на княжеский снем, неожиданно нагрянул на Муром. В сражении под городскими стенами погиб один из сыновей Мономаха – юный Изяслав, незадолго до этого помимо воли отца прогнавший из Мурома Олеговых посадников. Вслед за тем Олегу удалось подчинить своей власти также и Ростов с Суздалем. Князь Владимир, вопреки ожиданиям, не стал мстить двухродному брату – врагу, наоборот, он прислал грамоту с призывом к миру, обещал оставить Олегу с братьями Муром и Рязань, но требовал от них уйти из Ростово-Суздальской земли, своей родовой вотчины.

«О многострадальный и печальный я! – писал в своём послании Владимир. – Много борется душа с сердцем, и одолевает сердце моё, ибо тленны мы сущи. И помышляю: как стать нам пред страшным судьёй, аще каянья и смиренья не приемлем мы между собой.

…Написал тебе грамоту: примешь её с добром ли, с поруганием ли, узрю на твоём писаньи…

Господь наш не человек есть, но Бог всей Вселенной: аще хощет, в мгновенье ока всё сотворит. Он сам претерпел хуленье, и оплеванье, и ударенье… жизнью владея и смертью. А мы что есмь, человеци грешны и худы? – Сегодня живы, а завтра мёртвы, сегодня в славе и в почестях, а завтра в гробу и без памяти, иные собранное нами разделят. Взгляни, брат, на отцов наших: что взято ими и на что им одежды? Только то осталось с ними, что створили они для души своей. Но да с сими словами надо было тебе, брат, ко мне обратиться. Когда же убили дитя моё пред тобою, то надо было тебе, узревши кровь его и тело увядшее, как цветок едва распустившийся, как агнец закланный, сказать, стоя над ним, вникнув в помыслы души своей: “Увы мне! Что створил? И возжаждав безумья, света сего призрачного кривости ради, добыл себе грех, отцу и матери его слёзы…”

Пред Богом бы ты покаялся, а ко мне бы послал грамоту утешную, и сноху мою послал бы ко мне… Дабы обнял я её, оплакал мужа её и свадьбу её, вместо песен; не видал ибо я ни первых радостей её, ни венчанья… Бога ради, пусти её ко мне с первым послом, дабы, пролив слёзы, поселил я её в своём доме, и сидела бы она аки горлица на сухом древе, а я утешился бы в Боге.

Тем путём шли деды и отцы наши: суд от Бога Изяславу пришёл, а не от тебя. Аще бы тогда ты свою волю сотворил – в Муроме сел бы, а Ростова не занимал – а послал ко мне гонца, мы бы с тобой уладились. Сам разумей: мне ли послать к тебе достойно, али тебе ко мне?

…Дивно ли, ежели пал сын мой в битве? Лучшие из рода нашего так умерли. Не выискивать бы ему чужого – меня ни в срам, ни в печаль не вводить. Научили его слуги, дабы имение себе добыть, но добыли ему зло.

Да ежели начнёшь каяться пред Богом и ко мне добр сердцем будешь, пошлёшь гонца своего или епископа и грамоту напишешь с правдою, то волость возьмёшь свою с добром, и моё сердце обратишь к себе; лучше будем жить, чем прежде; я тебе не ворог, не мститель. Не хотел ибо крови видеть твоей… Но не дай мне Бог крови ни от руки твоей видеть, ни от повеления твоего, ни от брата. Аще же лгу, то Бог мне свидетель и крест честной…»

Читая Владимирову грамоту, Олег злобно усмехался. Только слабые пишут такое! Что он, безумец, отдавать завоёванное?! И разве сам Мономах добром, без рати отдал ему Чернигов?! И разве не оплакивал он, Олег, гибель своих братьев, Глеба и Романа?! Кто утешил его тогда?! Нет, не слово, не перо, но меч вершит судьбы людские!

Не внял Олег Владимировым советам, не прекратил вражду, не ушёл добром из Ростовской земли, и вот теперь, разгромленный на берегах Колокши, бежит он, не разбирая дороги, не ведая, куда и зачем.

Оставшиеся в живых Олеговы ратники разбежались, кто куда; одни сдались в полон, иные укрылись в лесах, а иные ушли в Муром к брату Ярославу. Соузные же половцы, бросив обозы, утекли лесными дорогами в родные степи. Снова Олег чувствовал одиночество, как когда-то в ссылке на Родосе и после, посреди Половецкого поля. Он достал из ножен меч и приставил его остриём к груди. Покончить разом со всем и не мучиться больше, не страдать, не осознавать собственной ничтожности!.. Но нет, он хочет жить, хочет княжить! Ведь остаётся у него в руках ещё Рязань. Одна только Рязань! О, сколь жестоко рушатся мечты! Олег вложил меч обратно в ножны…

В Рязани его уже ждало послание от Мономаха с краткими и повелительными словами: «Езжай в Любеч, на снем».