Половецкие войны

Рыжеволосая поленица в гуще сражения потеряла коня, убитого стрелой. Ушибив до крови колено, она всё же вскочила на ноги, подхватила обронённое кем-то из сражающихся копьё и пешей продолжила бой.

Сильным ударом копья ей удалось проколоть насквозь сразу двоих половцев, но в тот же миг страшный сабельный удар пронзил ей грудь. Всё же она достала врага; теряя силы, метнула в него короткую сулицу. Половец, видно, из знатных, в пластинчатом доспехе, дико взвизгнув, вылетел из седла и замертво повалился наземь. Этого удалая воительница уже не видела: вместе с обоими заколотыми врагами осталась она лежать на бранном поле.

После битвы тело её сыщут Мономаховы дружинники. Князь обронит скупую слезу и велит похоронить верную соратницу свою в Переяславле, в ограде собора Михаила Архангела.

…Ветер шумел в ушах. Воевода Дмитр пристально вглядывался вперёд, десница с мечом безотчётно привычно вздымалась и опускалась; звонко ударяла сталь по стали; рассыпались, рассеивались перед глазами нестройные вражьи толпы. В круглый деревянный щит одна за другой вонзились несколько оперённых стрел.

И вдруг… Воевода Дмитр признал в мятущемся по полю степняке в забрызганной кровью бадане, с обнажёнными по локоть руками злейшего своего врага.

Не мешкая, лёгким галопом вынес воеводу конь на вершину кургана. Холодное дыхание степи ударило ему в лицо. В этот миг не существовало воеводы Дмитра Иворовича – был простой воин-дружинник Талец, тот, которого много лет назад вязали на Оржице, вели пленённого по пыльному шляху, продавали в невольники в Каффе.

– Узнал ли ты меня, солтан Арсланапа?! – прогремел над курганом грозный, заставивший половца содрогнуться голос.

Арсланапа порывисто обернулся.

– Урус! Убыр! – прокричал он.

Конечно, он сразу узнал в этом богатыре с седеющей бородой того, давнего уруса. Жаль, не велел он тогда зарезать его, как барана! Или это судьба?! Или злой дух вселился в уруса?!

Арсланапа готов был пуститься наутёк как последний трус, но пересилил себя, верх взяли лютая злоба и отчаяние. Злой дух?! Что же, он изрубит этого духа в клочья! Нечего бояться! И стало казаться солтану: если убьёт он этого уруса, то всё остальное будет уже неважно – он стряхнёт с себя страх и проклятие и непременно спасётся, ускачет, ускользнёт, как ускользал уже не раз, запутывая вражеские дружины на бродах и степных шляхах. Он должен, должен победить злого духа!

С яростью сшиблись в схватке два смертельных врага. Закипел на вершине кургана, рядом с холодной каменной бабой, жаркий поединок. Искры высекли скрещённые клинки, враз заржали и повалились наземь подстреленные кем-то снизу кони, они выкарабкались из-под конских трупов, оба грязные, всклокоченные, без шеломов, с судорожно сжавшими оружие руками. И снова бросились они друг на друга, снова упали, покатились по скользкому крутому склону. Арсланапа цепкими пальцами ухватил Тальца за горло. Воевода, вырываясь, ударил половца коленом в грудь, солтан с воем отпрянул, длани его соскользнули вниз.

– Вот тебе! – С коротким росчерком меч Тальца вонзился Арсланапе в шею.

Солтан обмяк, беспомощно растянулся на земле, широко раскрыл глаза и устало прохрипел:

– Оставь меня, урус. Ты победил! Я умираю!

В последний раз смотрел он на родное степное небо, ярко-голубое, как в далёком незабываемом детстве, на воронов, которые с карканьем летали над полем брани и ждали кровавой добычи; ощутил запах полыни, услышал лёгкий шелест травы, которая зелёными стебельками тянулась к солнцу. К лету она вырастет, станет высокой, почти с рост человека, но он, Арсланапа, никогда уже не увидит этого торжества жизни. Эсрель, дух смерти, берёт его в свои объятия. Веки солтана сомкнулись, он испустил последний вздох, тело его судорожно дёрнулось и вытянулось, на изуродованных сухих устах застыла едва заметная призрачная улыбка.

Талец стоял над трупом поверженного врага, напряжённый, всё ещё не верящий в его смерть и в то, что удалось свершить, казалось, невозможное – найти ненавистника среди тысяч сражающихся и осилить его в отчаянном смертном поединке.

– Провиденье Божье! – Талец истово перекрестился и опустился на колени.

Битва для него в эти мгновения кончилась, словно всё замерло вокруг, бессмыслицей казались стихающие вдали крики и звон оружия. Он всё ещё не был воеводой, ещё не стряхнул с себя оковы прошлого, не осознал, что прошлое схлынуло, ушло, провалилось в небытие с ударом меча по солтанскому горлу.

А когда поднял Талец-Дмитр голову, уже возвращались и шли по полю, выискивая раненых и укладывая в возы убитых, усталые и исполненные одновременно скорби и радости победители.

После летописец напишет: «И Бог вселил ужас великий в поганых, и страх нашёл на них и трепет от лицезрения русских воинов, и сами они впали в оцепенение, и у коней точно сковало ноги».

Двадцать половецких ханов, солтанов, беков остались лежать убитыми на поле боя, и среди них были Урусоба, Куртох, Куман, Асуп, Арсланапа, Ченегрепа, Кчий, Китанопа, Суребарь, в прежние годы причинившие Русской земле невесть сколько зла.