Половина Луны (СИ)

— Хорошо, — весомо промолвил Дхана Нанд, не отводя грозного взгляда от лица Тарини, — я женюсь, если дело дошло до угрозы бесчестия, обещанного родной сестрой, которую я столько лет холил и лелеял. Я сдержу эту бессмысленную клятву, но никогда, — голос царя стал похож на низкое рычание, — нелюбимая женщина не познает моих ласк. Тара хочет, чтобы её сын воссел на трон Магадхи? Клянусь перед лицом всех богов, у неё никогда не будет детей от меня, и я позабочусь, чтобы она не родила от кого-то другого. Правда, думаю, дочь гуру, которого я некогда уважал, всё же не настолько бессовестна, чтобы решиться на измену? Что ж, Тара, если тебя устраивает такая судьба — остаться до последнего вздоха невинной девой при живом муже, никогда не познать любовных утех, не иметь детей, я исполню все твои желания хоть сегодня! Для организации фальшивой свадьбы мне не надо ждать благоприятного времени, не надо украшать город и дворец, не имеет смысла приглашать гостей и наряжать тебя в красное сари. Достаточно любого брамина, первым подвернувшегося под руку, небольшого факела, пригоршни турмерика и пары гирлянд. Давай поженимся! — яростно сверкнув глазами, закончил Дхана Нанд. — И после этого я никогда больше не прикоснусь к тебе даже краем своих одежд, даже краем моей тени, даю слово!

Зарыдав, Тара закрыла лицо руками и выбежала прочь из покоев своего навеки потерянного жениха.

— Как ты можешь быть таким жестоким, брат?! — с упрёком воскликнула Дурдхара и побежала следом за своей спасительницей, сочувственно окликая её по имени.

Оставшись в комнате наедине с собой, Дхана Нанд усмехнулся, чувствуя, как разбушевавшиеся чувства понемногу утихают.

— Жестоким? — пробормотал он себе под нос. — Да я просто изверг, сестрёнка. Единственный на всю Магадху. А остальные, спору нет, через одного — святые подвижники и невинные оленята.

Тишина в комнате давила. Хотелось зажать уши и закричать. Нет, хуже — хотелось напиться допьяна и утратить сознание…

— Дхана? — услышал он вдруг позади робкий голос и обернулся.

На пороге опочивальни, переминаясь с ноги на ногу, стояла Юэ, непривычно смущённая, не похожая на себя.

— Я почти ушла… Но не смогла… И Дайма сказала, что если я переживаю, то лучше вернуться и поговорить. Пусть ты рассердишься, но, знаешь, я хотела спросить, — самые прекрасные на свете глаза смотрели на него сквозь пелену непролитых слёз, — мы всё ещё муж и жена, или уже…

Вместо ответа Дхана Нанд метнулся к ней, подхватив на руки, покрыл тысячью поцелуев лицо любимой.

— Муж и жена, родная. Навсегда. Никто и никогда не разлучит нас, — прошептал он своей махарани на ухо. — Именно это я сказал Дурдхаре и Таре, и мне всё равно, что новость пришлась им обеим не по вкусу.

Юэ зарылась пальцами в его густые волосы и застонала, крепко прижимаясь всем телом к нему, оплетая руками и ногами, словно зелёный плющ резную белокаменную беседку в саду.

— Пожалуйста, не будь жестоким! Не ищи способ заменить желанное касаниями рук и губ… Возьми меня, иначе я умру. Я так долго ждала, Дхана! Столько дней ты не позволял мне стать твоей… Исполни моё желание хотя бы сейчас!

Он не имел сил отказаться от неё, когда она так просила… Сари, развившись блестящими кольцами, словно невиданная змея из неизвестной Локи, скользнуло на ковёр. Он попытался снять с её запястий и щиколоток браслеты, но был остановлен.

— Некогда. Оставь.

До ложа дойти не удалось. Он успел сделать лишь шаг, но разгорячённая, пылающая желанием махарани неистово впилась в его губы, и он, сдавшись, торопливо развязал свои шёлковые шаровары, опустился на ковёр, следуя её воле, помогая ей усесться сверху и поддерживая за ягодицы. Его обхватили, сжали, словно в крепких тисках.

— Дхана… Дхана… Как же хорошо! — повторяла она, начиная жарко тереться о него, и тело Дхана Нанда стало быстро пробуждаться от её требовательных ласк.

Потрясённый и опьянённый он смотрел снизу вверх на её искусанные от нетерпения губы, на растрепавшиеся чёрные локоны. Коса расплелась. Длинные густые пряди, словно таинственные ночные тени, окутали смуглое тело с налитой упругой грудью, с заметно округлившимся животом. Такая, как сейчас, обезумевшая от долго сдерживаемого желания, она казалась ему ещё прекраснее, чем обычно.

Ей вовсе не требовалось время на подготовку. Она уже истекала влагой, истомившись за долгие дни, и он наконец тоже вспыхнул, отвечая взаимностью, позволяя владеть собой, как в ту первую ночь, когда вовсе не самрадж Магадхи подарил супруге любовь, а прелестная махарани овладела его душой и телом, вобрала его целиком, с благодарностью, как почва впитывает воду в сезон дождей.

Почувствовав отклик мужа, Юэ быстро впустила его в себя, и Дхана Нанд, утратив над собой контроль, утонул в наслаждении. Юэ двигалась рвано, торопливо, стонала и задыхалась, и не было никакой возможности остановить её, да Дхана Нанд и не хотел. Он любовался. Сумасшедшая, несдержанная, горячая… Его махарани! Какое счастье — касаться её кожи, источающей сотни ароматов, таких знакомых, удивительных, чудесных!