Половина неба

На секунду я решаю, что мне показалось — но нет, мне не показалось, она имеет в виду ровно то, что я подумал, и я, наконец, замечаю то, что упустил в силу своей занятости другими вещами: у нее довольно глубокое декольте, хороший грудной голос, не только прекрасный маникюр, но и вообще очень красивые руки и густые, хоть и жестковатые, волосы. У нее фигура спортсменки, она наверняка бегает по утрам или ходит в gym, я вдруг представляю себе ее раздетой — не до конца, а, скажем, до трусов и спортивного топика, она стягивает носок, сидя на постели, Лео лежит на боку, смотрит на нее, рядом лежит его живот, и я ясно ощущаю некое свободное место в этой картине, место, которое мог бы занять третий. Я мигаю. Магда отводит глаза, — не как смутившийся человек, а как человек, выразивший все, что хотел выразить, я говорю:

— Thank you.

— Take it for a compliment, — говорит она, мы поняли друг друга и идем обратно в дом, и с этого момента живот Лео как-то перестает меня раздражать.

Наверху что-то происходит, я слышу лай, чей-то взвизг, потом смех, потом Машин голос, — там в одной из комнат сейчас обитает Дина — сука лабрадора, месяца назад принесшая семь щенков, двоих забрали друзья, троих Виппенгеймы заранее продали через какой-то собачий сайт, а еще двое пока живут в доме, сейчас все наверху и смотрят их. Лео предлагает мне пойти с ним и выложить на гриль оставшиеся шашлыки и некоторое количество гамбургеров. Раздается топот ног по лестнице, на меня налетает Лиза с криками:

— I wanna have a dog! I wanna have a dog! Mark, Mark, please come upstairs and tell dad we can take a puppy!

I’m not a kid, I’m responsible, и поэтому я присаживаюсь перед ней и говорю:

— I can’t tell your dad what to do, dear, but why don’t try to talk to him yourself?

Она не то чтобы топает ножкой, а попрыгивает на месте обеими ногами сразу, производя довольно-таки много шума, и при этом взмахивает руками — в целом похоже на пытающегося взлететь цыпленка.

— No, no, — кричит Лиза, — dad says we can’t have a dog, because we already have you! Tell him you’re leaving and we can get a puppy!

Я медленно поднимаюсь, на месте желудка у меня сосущая черная дыра. Я встречаюсь взглядом с Доной Хемфри, она быстро отворачивается и делает вид, что ничего не слышала, я беру Лизу за руку, и мы выходим в коридор.

— Лиза, — говорю я по-русски, — что папа сказал?

— He said we can’t have a dog since we already have Mark, and mom said you’re leaving soon, — говорит присмиревшая Лиза уже потише, явно понимая, что сболтнула что-то не то.

Я смотрю на висящую в коридоре на стене тарелочку с видом Дрездена и замечаю возле одного из зданий маленькую черную кошку.

— Детка, — говорю я Лизе, — я пойду домой, а ты скажи маме, что у меня очень болит голова, хорошо?

Маша прибегает, когда я уже лежу у себя в комнате, закрыв жалюзи. Черная дыра у меня внутри расползлась, она захватила низ грудной клетки и низ живота, ее заливает тяжелая вязкая жидкость, и сам я чувствую себя таким тяжелым, совершенно неподъемным, неспособным пошевелиться, я спеленут холодом, как младенец в ледяной люльке — hush-a-bye, baby, on the tree top. Я лежу с закрытыми глазами, но все равно вижу, как надо мной ходит мелкой рябью темная листва, и в ее шорохе, в ее меняющихся очертаниях начинает складываться общая картина, — картина, о которой я ни разу не задумался, потому думал только о своей любви, сладко тянущей меня за жилы, забивающей глаза разноцветным песком, держащей меня за горло белой ладонью — так, чтобы от нехватки кислорода колотилось сердце и наступала головокружительная эйфория, вспыхивающая сильнее каждый раз, когда эта женщина смотрит на меня, смеется, ищет в связке нужный ключ, поднимает с пола дочкину заколку с бегемотиком. When the wind blows, the cradle will rock.