Половина солнца

– Тема закрыта, Крозье. Антихристов не существует, а вот надежда очень бы не помешала. Только не ложная, которую, как вы считаете, дарует этот «шестьсот шестьдесят шестой», а настоящая. Потому что пока иного выхода, кроме как использование детей в качестве механизма поддержания жизни нашей планеты, я не вижу. Никто не видит. Совы – тем более. И правительство. А если используют детей, то и нас тоже, не сомневайтесь. И мы обязаны подчиняться. Иначе будет хуже.

– Это бесчеловечно, – сухо заметил Юниган, скребя стол ногтем. – Мы что, отдадим ребят, от мала до велика, на топливо? Они будут очередными рабами и расходным материалом? Возвращаемся назад, господа, очень сильно назад.

Директор кивнул.

– С приближением конца света человечество скатывается всё дальше и дальше к своим первобытным достижениям.

Я не мог больше слушать это. Развернувшись и побежав сквозь стены и помещения, я потерял контроль и моментально возвратился в своё тело.

Форточка была заперта. Серость комнаты убивала.

Выхода нет.

Волк

«Возвращайся домой».

Я помню, мать часто говорила это после того, как нас бросил мой старший брат. Она так долго ждала его – мы все ждали. Но он не возвращался.

Мы не были как Аарон и Генри и не были как Дрю и Дэмиан – он был старше, и, когда он не приехал домой, мне было четырнадцать.

Позже он написал родителям, что устал от них, их бедности и криков. Да, они часто ссорились. Да, у нас всегда было мало денег.

На звонки не отвечал. Лишь однажды он взял телефон, и мать кричала на него. Она выронила трубку и заплакала, а я подобрал аппарат тогда и спросил его:

– Почему ты не возвращаешься домой?

Он засмеялся так горько и обречённо, что я испугался. Это был смех моего брата? Он всегда был таким весёлым, пускай и приходил частенько с разбитым носом или фингалом. Он играл со мной. Заставлял улыбаться.

И брат ответил мне:

– Потому что это не мой дом. И ты беги оттуда поскорее, Коул.

Плохо помню мои чувства тогда. Кажется, я был огорчён, но не так, как моя мать или мой мрачный отец.

Я плохо помнил его, и мы никогда не произносили его имени. Кажется, он многого добился, стал хорошим врачом. Я не знал точно.

Мой отец был учёным, но тем учёным, которому никто не верил. И, скорее всего, он был просто бездарным – его проекты часто проваливались, и преследовал он совершенно недостижимые идеи.

Он часто задерживался на работе.

«Возвращайся домой», – часто повторяла мне мать.

Она потеряла моего брата. Частично – отца. И боялась потерять меня.

Каково же было её отчаяние, когда она узнала, что я бессмертен. И что всех бессмертных забирают на далёкий остров в закрытый лицей для таких же, как я.

Она не плакала, но тогда её прощание обрело новый смысл.

«Возвращайся домой», – с горечью шептала она, обнимая меня за плечи.

Я не ответил.

Не потому, что знал, что не смогу выполнить ее напутствие, или не желал проявлять эмоции. Я просто не хотел возвращаться домой.

Видеть её вечно раздражённое и усталое лицо с морщинками, как она шутливо ругает моего отца, а потом закуривает сигарету и ругает его уже не в шутку.

Не хотел снова слышать это «возвращайся домой», когда каждый раз, выходя за порог, мечтал убежать куда-то далеко-далеко, куда угодно, подальше от этой бедной, пустой жизни.

И уезжать на этот остров было страшно и здорово одновременно.

И что же я ощущал теперь…

«Аномальных» уроков, как и вчера, было три. Нас решили не перегружать необычными предметами сразу, но помимо магии сегодня мы вдобавок занимались химией и литературой, чтобы не совсем деградировать. Происходило это в кабинетах, конечно, оборудованных для других уроков, так как прочие были сожжены.

Олеан похвалил Эндрю за обедом, на что он печально опустил глаза, не в состоянии выдавить улыбки. Заметив это, ла Бэйл замолчал и даже как-то помрачнел. Август тоже не выглядел особо весёлым после случая с Севил. Наверняка было тяжело причинять кому-то боль, пусть и ненароком. Просто потому, что ты получил такое вот проклятие.

Жизнь несправедлива. Как бы часто кто-то ни задавал себе вопрос: «За что?», ответ один – да ни за что. Ведь жизнь несправедлива.

Сейчас мне было даже смешно из-за былых проблем, бед, терзавших обычных людей. Плохую оценку там получил, не поладил с человеком, потерял работу – а сейчас что? Апокалипсис близко, проблемы в отношениях – это бессмертный и смертный, неспособные дружить из-за вечной жизни одного из них. Просто какая-то концентрация драмы и чёрной поэзии.

Я смотрел на свои чертежи. Как же сильно они раздражали. Как же я ненавидел их сейчас, ненавидел всем своим существом.

Чётко начерченные, без единой помарки, аккуратные линии – всё было прекрасно.

Только вот времени и средств на это не было.

Это всё было мечтами. Такими же мечтами, как идеи моего отца, и я был таким же, как и он. Так же бежал за тем, чего мне не догнать. И так же наивно полагал, что я смогу стать чем-то бо́́льшим, чем просто бедным мальчишкой из несчастной семьи с помешанным на науке отцом.