Половина солнца

«Я не люблю дни рождения с тех пор, как закончилось моё детство. А закончилось оно довольно быстро, пускай и было ярким, беззаботным, как и любое детство. Впрочем, нет, заботы у меня были… Да и несчастья. Но я будто бы забывал об этом. А потом резко вспомнил, стоило мне чуть-чуть подрасти».

Я записал это в один из своих дневников-тетрадей. Не так уж и давно. И я помню эту страницу.

Да. Забывать мелочи, но помнить подобное. Моя память начинала меня самого пугать.

«Мне всегда не везло на день рождения. Я ненавижу этот день».

Кажется, настроение Олеана относительно этого передалось теперь и мне.

Нет, день рождения я свой не презирал. Мне было просто всё равно, и я надеялся только на небольшие подарки и разрешение творить что вздумается: «У меня же день рождения!» Уверен, что все так делали. «У меня же день рождения»…

Как жаль, что теперь это не прокатит.

Я думал об этом всём уже стоя под душем. Вода стекала по плечам, по спине. Обычно говорят: смывала остатки сна, но… Что же, со мной было иначе. Мне, наоборот, хотелось спать. Просто лечь прямо здесь, под тёплыми струями воды, уснуть и не идти ни на какие уроки, даже по аномальной магии, и видеть никого не хотелось.

Я посмотрел на свои запястья.

Интересно, останутся ли шрамы? Или…

Нет, разумеется, я не допускал такой мысли. Обычно. Кажется, люди, которые в шестнадцать всерьез хотят порезать вены – просто ещё не выросли, или же всё реально дерьмово. Но разве не было всё прямо сейчас реально дерьмово? Так или иначе, я бы выбрал не такой способ, если бы мог умереть и мне надо было бы покончить с собой. Не такой уж точно. Но в любом случае суицид – двусмысленный поступок… Даже у взрослого, подростка и ребёнка – это довольно разные вещи. Абсолютно разные. А всему дано одно слово: самоубийство. Прямо как со словом «любовь». Разные значения подогнали под одно слово, будто бы сами не понимали что и как, будто бы им было лень, будто бы не хотелось понимать, что у всего этого столько значений.

И чёрт бы побрал эти двусмысленные поступки, слова, действия. Иногда я понимаю Олеана – почему он ненавидит математику. Потому что там всё точно. Потому что там всё совсем не так, как в жизни, пускай нам и твердят: математика – везде, она повсюду.

Разумеется, она везде. Но она явно не жизнь.

Её вычислить никак нельзя. По формуле, не по формуле, функции – да нереально это.

Так если её вычислить нельзя, могу ли я создать новое солнце? Могу ли я создать жизнь?

Но ведь мой отец создал.

Он создал меня. Да, именно так: я не был роботом, меня родила моя мать, главный орган в моём теле был искусственным.

Я твёрдо верил в то, что тогда и я смогу сделать это. И я смогу подарить живому неживое, чтобы оно продолжало функционировать.

Но теперь я сомневался.

Я сомневался.

– Хэллебор, ты там уже полчаса. Опоздаешь на завтрак.

Я сморгнул воду с глаз и уставился на дверь, будто бы Олеан стоит прямо там и смотрит на меня. Разумеется, дверь была закрыта, да и заперта, а голос соседа доносился словно издалека – со своего стула, кровати или от окна.

Я выключил воду и вылез из душа.

Нет. Всё же двусмысленные поступки раздражали меня. Я их не понимал, но сам мог поступать так же.

Жизнь – не математика. Жизнь – это бесконечное количество определений, и ни одно из них не верно. Почему? Да потому что жизнь никак не вычислишь. И литературными терминами – тоже. И философией. Да ничем.

С жизнью я определился. А вот со смертью…

Я вышел из ванной, обмотав полотенце вокруг талии. Пока я переодевался, заметил на кровати толстую книжку. Надевая брюки, я скакал на одной ноге и, запнувшись о штанину, рухнул на кровать так, что мои глаза уперлись прямо в новый предмет.

Как оказалось вблизи, это была записная книжка. Самая настоящая. Да чтоб тебя, ясное дело, не искусственная же… У моего отца была такая, только более дешёвая. Оставшись сидеть только с одной надетой штаниной, я взял в руки находку и принялся разглядывать.

Возле шторы показался мой сосед.

– С днём рождения, – тихо сказал он, будто бы не был уверен, стоит ли ему вообще это говорить. Всё же принципы у него были одни, а других поздравлять он был не против. Я посмотрел на ла Бэйла.

– Ого. Ты знаешь… Но откуда? И помнишь.

Олеан выгнул бровь, а после загадочно продекламировал:

– Я знаю всё. Обо всех.

– Неужели? И какой у меня размер ноги?

– Ладно, может быть, не совсем всё.

– Мистер Загадка, блин!

Я сам не заметил, как начал улыбаться, поглаживая толстую записную книжку по обложке. Тёмно-синяя – красивый цвет. С закладкой. И разными дополнительными материалами, которые я подробно изучил.

А он подумал. Мало того что узнал откуда-то – неужели поинтересовался у учителей? У них ведь есть документы. Так вот он ещё и купил то, что мне было нужно.