Половина желтого солнца

Потом она рассказала Кайнене, как боялась за Угву, как ей казалось, что за каждым углом поджидает беда. Кайнене обняла ее и успокоила: Маду поручил всюду искать Угву. Но когда Малышка спросила: «Угву сегодня вернется, мама Ола?» – Оланне подумалось, что и у Малышки тоже дурное предчувствие. Потом тетушка Оджи передала чью-то посылку, и Оланне пришло в голову, что там весточка об Угву. Трясущимися руками она взяла завернутую в коричневую бумагу коробку, потрепанную, прошедшую через множество рук, – и узнала почерк Мухаммеда, изящный, с красивыми росчерками. Посылка была на ее имя. Внутри оказались носовые платки, тонкое белье, несколько кусочков мыла «Люкс», шоколад. Можно было только удивляться, как эти сокровища дошли нетронутыми, пусть даже через Красный Крест. Письмо Мухаммеда было написано три месяца назад, но до сих пор хранило слабый мускусный аромат.

Я отправил тебе столько писем, но не знаю, какие из них дошли. Моя сестра Хадиза в июне вышла замуж. Я все время о тебе думаю. Я стал намного лучше играть в поло. У меня все хорошо, и не сомневаюсь, что у вас с Оденигбо тоже. Очень прошу, постарайся ответить.

Оланна повертела в руке шоколад, глянула на надпись «Сделано в Швейцарии». И швырнула плитку через комнату. Письмо Мухаммеда оскорбило ее, настолько не вязалось оно с ее жизнью. Впрочем, откуда ему знать, что у них в доме нет ни крупинки соли, что Оденигбо каждый день пьет кай-кай, что Угву забрали в армию, а она продала свой парик? Откуда ему знать? И все-таки Оланну разозлило, что Мухаммед верен своим прежним привычкам, верен настолько, что спокойно пишет об игре в поло.

Постучала тетушка Оджи. Оланна медленно сосчитала про себя до десяти, отворила дверь и протянула ей кусочек мыла.

– Спасибо. – Тетушка Оджи схватила мыло, поднесла к носу, понюхала. – Но посылка-то была немаленькая.

Больше вы ничем со мной не поделитесь? Разве консервов не прислали? Или вы их бережете для своей подружки-диверсантки Элис?

– Ну-ка, верните мне мыло, – возмутилась Оланна. – Отдам матери Аданны, она умеет быть благодарной.

Тетушка Оджи приподняла блузку и сунула мыло в дырявый лифчик.

– Я тоже благодарна.

С улицы донеслись крики, и Оланна с Оджи выбежали во двор. Отряд ополченцев с мачете в руках гнал двух женщин. Те с плачем ковыляли по дороге; одежда их была изодрана, глаза красны от слез. «Чем мы виноваты? Мы не диверсантки! Мы беженки из Ндони, мы ни в чем не виноваты!»

Пастор Амброз выскочил на дорогу с молитвой:

– Господи, изничтожь диверсантов, что указывают путь врагу! Спали их священным огнем!

Выбежали соседи, и вслед женщинам полетели камни, плевки и насмешки.

– Повесить бы им шины на шею да сжечь! – заорала тетушка Оджи. – Сжечь всех диверсантов до единого!

Складывая письмо, Оланна вспомнила дряблые животы женщин в дырявых тряпках и промолчала.

– С этой Элис надо держать ухо востро, – в который раз предупредила тетушка Оджи.

– Да оставьте вы Элис в покое. Никакая она не диверсантка.

– Она из тех, кто уводит чужих мужей. Каждый раз, когда вы уезжаете в Орлу, она сидит на крылечке с вашим мужем. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная. Поосторожнее с ней.

Оланна растерялась. Оденигбо не говорил, что в ее отсутствие проводит время с Элис. При Оланне он вообще ни разу и словом не обменялся с соседкой.

Тетушка Оджи, наблюдая за ней, повторила:

– Поосторожнее с ней. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная.

Оланна растерялась. Она уверила себя, что больше Оденигбо не прикоснется к другой женщине; к тому же тетушка Оджи таит злобу на Элис. Но сама неожиданность слов матушки Оджи не давала ей покоя.

– Ладно, буду осторожнее. – Оланна заставила себя улыбнуться.

Тетушка Оджи будто хотела прибавить что-то еще, но передумала и напустилась на сына:

– Ступай отсюда вон! Совсем сдурел? Ewu awusa![95]Знаешь ведь, что сейчас начнешь кашлять!

Чуть позже Оланна, взяв кусок мыла, постучалась к Элис условным стуком: три коротких быстрых удара. Глаза у Элис были заспанные, под ними – темные круги.

– Вернулась? – сказала она. – Как там сестра?

– Отлично.

– Видела тех несчастных женщин, над которыми издеваются и зовут диверсантками? – Не дожидаясь ответа, Элис продолжала: – Вчера так же издевались над беженцем из Огоджи. А за что? Нельзя бить людей за то лишь, что Нигерия бьет нас. Взять, к примеру, меня: я уже два года не ела как следует. И сахара в рот не брала. И воды холодной не пила. Откуда у меня силы помогать врагу?

Элис всплеснула тоненькими ручками, и то, что Оланна всегда считала хрупкостью и утонченностью, вдруг показалось надменным самолюбованием, эгоизмом высшей пробы. Послушать Элис, так война коснулась лишь ее одной.

Оланна протянула мыло:

– Мне прислали несколько кусочков.